Павел Фокин - Чехов без глянца Страница 19

Михаил Павлович Чехов:

В это время Антон Павлович только первый год был врачом и колебался, заняться ли ему медициной или отдаться литературе. У Спенглеров были маленькие дети, и они-то и стали первыми пациентами Антона Павловича. В качестве гонорара за лечение Спенгле- ры поднесли ему портмоне, в котором оказалась большая золотая турецкая монета, которую мы назы­вали лирой. Часто потом эта лира выручала Антона Павловича в минуты жизни трудные. Он передавал ее мне, я относил ее в ломбард, закладывал гам за де­сять рублей, и на несколько часов у брата Антона бренчали деньги в кармане. За Нелли же стал замет­но ухаживать мой брат, художник Николай. Вторыми пациентами Антона Павловича были не­кие Яновы, и здесь он, как говорится, попал в та кую «ореховую отделку», что уже окончательно решил отдаться литературе. Жил в Москве художник А. С. Янов, который учился живописи вместе с мо­им братом Николаем, — отсюда и это знакомство че­ховской семьи с Яновыми. <...> В описываемое мною время он жил очень бедно с матерью и тремя сестрами, добрыми молоденькими существами. Слу- чилось гак, что эти три сестры и мать одновремен- но заболели брюшным тифом. А. С. Янов пригла­сил к ним брата Антона. Молодой, еще неопытный врач, но готовый отдать свою жизнь для выздо­ровления больного, Антон Павлович должен был целые часы проводить около своих больных паци­енток и положительно сбивался с ног. Болезнь при­нимала все более и более опасное положение, и, на­конец, в один и тот же день мать и одна из дочерей скончались. Умирая, в агонии, дочь схватила Анто­на Павловича за руку, да гак и испустила дух, крепко стиснув ее в своей руке. Чувствуя себя совершенно бессильным и виноватым, долго ощущая на своей руке холодное рукопожатие покойницы, Антон 11авлович тогда же решил вовсе не заниматься ме­дициной и окончательно перешел потом на сторо­ну литературы. Две другие сестры выздоровели и за­тем часто у нас бывали. Одна из них вышила золо­том альбом и преподнесла его Антону Павловичу с надписью: «В намять избавления меня от тифа».

Григорий Иванович Россолимо:

По окончании медицинского факультета он не бро­сил медицину, он работал в качестве земского вра­ча в Воскресенске и Звенигороде Московской гу­бернии и через семь-восемь лет после окончания курса заведовал во время холерной эпидемии мели­ховским участком тоже Московской губернии. Ра­ботал он с любовью и добросовестно, как об этом гласят предания.

Игнатий Николаевич Потапенко:

У кого-то я прочитал, будто Антон Павлович стра­стно любил лечить. Вот чего я никогда не находил в нем. Когда к нему обращались за врачебным со­ветом, он отделывался самыми общими местами, и видно было, что он хотел поскорее кончить этот разговор. <...>

Когда в Мелихове приходили к нему мужики и ба­бы с нарывами и глубокими порезами и ему об этом сообщали, он кривился <...>, но не отказы­вал, принимал, с величайшим вниманием осмат­ривал. резал, вычищал и перевязывал. <...> По это вытекало скорее из сознания долга, чем из любви к делу.

Исаак Наумович Альтшуллер:

За последние 10-15 лет он научной медициной не занимался. Правда, в Ялту из редакции «Русской мысли» ему аккуратно пересылался медицинский еженедельник «Русский врач», но он в нем прочи­тывал только хронику и иногда мелкие так называе­мые «заметки из практики». И, случалось, любил по­разить: «Вы читали в последнем номере о новом средстве от геморроя?» — «Нет, не читал». — «Вот, сударь, и растеряете практику. А я вот прочитал и уж Кондакова вылечил. Прекрасное средство». И на письменном столе слева всегда лежал молото­чек и трубочка для выслушивания и медицинский календарь Риккера за текущий год. Но он принимал всегда деятельное участие в лечении своих домаш­них или заболевшей прислуги. Любил давать сове­ты своим приятелям и расспрашивать про их болез­ни. Но обычно это оканчивалось указанием, что надо серьезно лечиться и обратиться к врачу. Была у него слабость — он любил писать рецепты. И, зная это, я старался не прописывать ему лека{кггв, а обык­новенно он стоит, бывало, у телефона и под мою диктовку передает заказ в аптеку, особенно при этом как-то отчеканивая латинские названия. За­ставлял провизора повторить и прибавлял в конце: (для автора) д-р Чехов.

Антон Павлович Чехов. Из письма А. С. Суворину. Ме­лихово, 2 августа 1893 г.:

Нехорошо быть врачом. И страшно, и скучно, и про­тивно. Молодой фабрикант женился, а через неде­лю зовет меня «непременно сию минуту, пожалуй­ста»: у него <...>, а у красавицы молодой <...>. Старик фабрикант 75 лет женится и потом жалуется, что у него «ядрышки» болят оттого, что «понатужил се­бя». Все это противно, должен я Вам сказать. Девоч­ка с червями в ухе, поносы, рвоты, сифилис — тьфу!! Сладкие звуки и поэзия, где вы?

Больной, его болезни и лечение

Игнатий Николаевич Потапенко:

А себя он не лечил вовсе. Странно, непостижимо относился он к своему здоровью. Жизнь любил он каждой каплей своей крови и страстно хотел жить, а о здоровье своем почти не заботился. <...> И это равнодушие к своему здоровью меня пора­жало. Он и бронхита своего почти не лечил и не остерегался.

Вообще по отношению к болезням он проявлял какое-то ложное мужество. Он как будто стыдился слишком много заниматься ими, считал это мало­душием. <...>

Я, например, никогда не слышал от него, чтобы он советовался с каким-нибудь профессором о сво­ем здоровье.

Исаак Наумович Альтшуллер:

Было два верных способа сделать неприятность Чехову и заставить его съежиться: это — коснуться поподробнее его здоровья или его текущих лите­ратурных работ.

Михаил Павлович Чехов:

Первое кровохарканье случилось с ним еще в 1884 го­ду в Московской судебной палате, когда он вел для

«Петербургской газеты» записки по известному Рыковскому процесс)'. <...>

Особенно сильно кашлял брат Антон, когда мы жили на Кудринской-Садовой.

Антон Павлович Чехов. Из письма А. С. Суворину. Москва. 14 октября 1888 г.:

Впервые я заметил его у себя 3 года тому назад в Окружном суде: продолжалось оно дня 3-4 и про­извело немалый переполох в моей душе и в моей квартире. Оно было обильно. Кровь текла из право­го легкого. После этого я раза два в год замечал у се­бя кровь, то обильно текущую, т. е. густо красящую каждый плевок, то не обильно... Третьего дня или днем раньше — не помню, я заметил у себя кровь, была она и вчера, сегодня ее уже нет. Каждую зиму, осень и весну и в каждый сырой летний день я каш­ляю. Но все это пугает меня только тогда, когда я ви­жу кровь: в крови, текущей изо рта. есть что-то зло­вещее, как в зареве. Когда же нет крови, я не волну­юсь и не угрожаю русской литературе «еще одной потерей». Дело в том, что чахотка или иное серьез­ное легочное страдание узнаются только по сово­купности признаков, а у меня-то именно и нет этой совокупности. Само по себе кровотечение из лег­ких не серьезно; кровь льется иногда из легких це­лый день, она хлещет, все домочадцы и больной в ужасе, а кончается тем, что больной не кончает­ся — и это чаще всего. Так и знайте на всякий слу­чай: если у кого-нибудь, заведомо не чахоточного, вдруг пойдет ртом кровь, то ужасаться не нужно. Женщина может потерять безнаказанно половину своей крови, а мужчина немножко менее половины. Если бы то кровотечение, какое у меня случилось в Окружном суде, было симптомом начинающей­ся чахотки, то я давно уже был бы на том свете вот моя логика.