Юрий Никитин - «Государство – это мы! Род Лузиковых» Страница 19

Праздники всегда отмечались соборно, это и религиозные праздники, и дни рождения, и другие важные события в жизни страны и семьи. Собирались все родственники, в основном, мы все шли к Ситниковым (Никитиным) на Каховского. За моей бабушкой были закреплены ее знаменитые пироги с мясом и капустой, которые она готовила в русской печи. А корочка была тоненькая-тонень-кая, и начинка, пальчики оближешь. Пироги перекладывались на деревянные блюда, а сверху накрывались полотенцем. Когда стол уже был накрыт к торжеству, все садились, женщины обычно в белых платочках, выпивали по две-три рюмочки, закусывали от души и потом начинали петь. Песенную манеру на разные голоса привезли с Дона и пели так здорово, задушевно…

Конечно, посещали каждую церковную службу. Без этого не обходился ни один праздник.

Они хорошо одевались. Женщины всегда в светлых платьях, обязательно в белых платочках, носочки, туфельки мягкие.

Не помню, чтобы была зависть к кому-то, кто лучше устроился, богаче живет… Они и сами жили до раскулачивания в достатке, созданном собственным трудом. Но и после всего, что произошло, что испытали, наши родители и предки не озлобились, не очерствели. И это было очень важно для воспитания младших поколений. В семье, кстати, ценили книгу, в основном, все были грамотные.

И еще чем мы с ней по вечерам занимались. Она любила вязать, у нее получались шикарные платки. Она вязала, а я шерсть мыл, чесал, затем наворачивал на веретено, а она вязала… Я и сам могу вязать. У нее были подрамники, она на них надевала платки, они на них подсушивались. Расправлялись. Это тоже было искусство. Бабушка вязала платки двух видов: зимние – толстые, тяжелые, обычно серые и черные, а летние – легкие, всегда белые.

Бабушка рассказывала такой случай: у нее была корова, а во время войны всех привлекали на работы, это назывался трудовой фронт. А Астрахань ведь бомбили. В районе нынешнего сельхозтехникума тогда были шикарные сады, их охраняли собаки. И вот туда в войну бабушка ходила пасти коров. «А когда немецкие самолеты налетали и сбрасывали бомбы, – рассказывала она, – мы за коров прячемся, осколки на коров летели, а мы под коровами прятались».

Отец получил медаль «За боевые заслуги» одновременно с Петей, который погиб, а в это время находился от него в 80-и километрах на одном фронте, на одном участке. Это было уже в Польше. Я сравнил это по наградным документам, Петру награда присвоена посмертно. И вот ведь смотрите: семья пострадала от Советской власти, а сын пошел воевать и погиб за советскую власть…»

Татьяна Тимофеевна (Тихоновна) ЛУЗИКОВА:

«Папа мой, Лузиков Тимофей Тимофеевич, всегда выглядел, как настоящий английский денди – сдержанный, интеллигентный, начитанный. Всегда на нем был костюм, рубашка и так идущий ему галстук. Всегда в командировках, недосягаемый, занятой. Научил меня игре в шахматы.

Мама, Лузикова Галина Григорьевна, добрая, приветливая. С лучистыми серо-голубыми глазами, белозубой очаровательной улыбкой и незабываемым жизнерадостным смехом. Всегда с нами. В тяжёлых условиях глубинки создавала каким-то невероятным образом уют. В постоянном движении.

Любовь друг к другу, к родственникам, к друзьям – вот то, что несли мои родители.

Я выросла в любви, уважении и гостеприимстве. Наши двери всегда были открыты. На праздники столы ставились на две комнаты.

Первые мои воспоминания из детства – это холодный, продрогший Охотск на берегу одноименного моря, которое подкатывало по тяжелой серой гальке прямо под порог нашего дома. Мы часто с сестрой ходили по берегу после отлива, еле вытаскивая ноги из зыбучей мокрой гальки. Встречали огромные медузы, выброшенные на берег. Я двумя ногами запрыгивала в центр медузы и пыталась удержаться на раскачивающейся поверхности.

Огромные сугробы и вечная зима.

Воду привозили на машинах. В окно, в форточку (только она была внизу на подоконнике) проталкивалась труба, и заливались бочки с водой в коридоре. Печка-плита топилась дровами. Продукты завозились ящиками-пайками. В нашей квартире было всегда уютно и тепло. Всегда были телефон и проигрыватель. Всегда звучали музыка, смех.

Думалось, так всегда и будет. Всегда будет мама с папой – почти как в известной детской песне. Но папы уже нет, а вместе с ним ушла какая-то большая и радостная часть нашей жизни…»

Глава VI

Дом на улиде Каховского

Если попытаться привести к общему знаменателю все, что связывало беглых калачевцев из рода Лузиковых в Астрахани за последние 70 лет, то таким общим знаменателем несомненно стал бы дом на улице имени декабриста Каховского, 12. Здесь, в этом статном когда-то доме с голубыми ставнями и просторным двором, усаженным цветами и виноградом, собирались долгие годы все «подпольные» Лузиковы прежде всего на престольные праздники, да и так, обиходом. Сюда, по этому почтовому адресу шли письма и телеграммы из Калача-на-Дону, из Макеевки, из Саратова, из Солотчи Рязанской области, из Одессы, с Сахалина – отовсюду, куда бы не забрасывала судьба бывших калачевцев.

С декабристами Лузиковых роднило то обстоятельство, что они, как и бравый русский офицер Каховский, сотоварищи, серьезным образом пострадали от властей – одни от царской, другие от советской. Там были повешенные, здесь – расстрелянные. Тех «законопатили» в Сибирь, этих – на Север. На этом общность судеб декабристов и «мартовцев» (калачевских Лузиковых, напомню, этапировали в Архангельские топи в марте 1930 года) заканчивается.

Если декабристы своим стоянием на Сенатской площади выражали протест против самодержавия, требуя перемен в общественно-политической жизни России, то «мартовцы» Лузиковы вообще нигде не стояли и ничего не требовали. Им некогда было стоять. Им надо было работать от рассвета до заката, чтобы кормить свои семьи и жить по-человечески, не кланяясь тупорылым начальничкам из местных бездельников. Примечательно, что в дом, который построил мой дед, Лузиков Семен Корнеевич (при его жизни он был известен мне, как Ситников

Тимофей Зотович), так вот, в этот новенький, с иголочки дом тотчас вселился один из таких бездельников «с порт-фелью», как говорил незабвенный шолоховский дед Шукарь, тоже бездельник не из последних.

По сути Лузиковы и им подобные были страшнее для власти, чем Каховский и Пестель. Они каждодневно, ежеминутно своим примером показывали людям, чего можно добиться одним лишь трудолюбием вкупе с постом и молитвой. Нужны были такие «грамотеи» большевикам? Да ни в жизнь! Они всем своим обличием и миропорядком как бы принижали сакральную роль власти в бытии и сознании русского человека. А это вам не часок-другой постоять на декабрьском морозце…