М. Загребельный - Лев Троцкий Страница 19

Орден Красного Знамени № 3 за Одессу получил Григорьев, орден № 4 вскоре получил Махно за взятие Мариуполя. Тогда батька сошел с тачанки, на катере вышел на рейд и поставил на место французскую эскадру, претендовавшую на 3,5 миллиона пудов первосортного угля в городском порту. Французы ушли ни с чем, а уголь махновцы отправили в осажденный Юденичем Петроград. В те же дни Дыбенко занял почти весь Крым. Французские и английские суда с моря обстреливали красных.

Для освободительной войны на Западе большевики начали формировать Первую Интернациональную советскую стрелковую дивизию из венгров, немцев, румын, болгар, чехов и словаков. Отряды атамана Григорьева – 20 тысяч штыков, 60 орудий, 700 пулеметов и 10 бронепоездов – переименовали в Шестую Советскую дивизию. К началу 1 мая 1919 года ее авангард вошел в Тирасполь, на берег Днестра. Доблестные румынские войска готовились разбегаться.

1 мая 1919 года Троцкий направил доклад в ЦК о состоянии вооруженных сил Украины. Обвиняя партизанские отряды в моральном распаде, он сформулировал задачу чистки комиссарского состава: «Убедившись на опыте в своей несостоятельности, партизанские отряды от высокомерия быстро перешли к полной прострации и моральному распаду, неизбежно связанным с насильничеством и мародерством». Троцкий высказал опасение, что «т. Антонов пытается закрыть глаза на подлинное состояние украинских войск». 4 мая белые под началом генерала Май-Маевского захватили Луганск. Взбешенный Ленин 5 мая грозит Антонову-Овсеенко и Подвойскому партийным судом. Но главные неприятности еще впереди. Как в воду глядел вождь Красной армии: «Психологическая трудность поворота состоит в том, что приходится ломать и брать в ежовые рукавицы отряды, которые в собственном сознании окружены ореолом блестящих побед, завоеванием городов и губерний. Вся военная политика т. Антонова кажется мне проникнутой оппортунизмом по отношению к этому настроению. Это опасно до последней степени».

7 мая дивизия Григорьева получила приказ форсировать Днестр и атаковать румынский фронт. Цель – открыть путь в красную Венгрию.

Получив от двух вождей нагоняи и предчувствуя неладное, главком Антонов-Овсеенко отправился к Григорьеву на поклон, о чем позже вспоминал в мемуарах: «Низкорослый, коренастый, круглоголовый с почти бритым упрямым черепом, серым лицом. Одет в тужурку военного покроя и штатские брюки навыпуск. Хотя Григорьев на вид невзрачен, но чувствуется, что он себе на уме и властен. Он болтлив и хвастлив…» Еще атаман отличался составлением необычайно длинных страстных воззваний, которые рассылал «всем-всем-всем» по телеграфу. В одном из приказов ему даже строго вменили «прекратить изнасилование телеграфа».

Красный главком принялся увещевать самолюбивого атамана: «Смотрите, в союзе с Советской властью вы одержали победы мирового смысла, прославили свое имя. Дорожите этим именем. Не поддавайтесь шептунам-предателям. Вы можете новыми великими делами войти в Историю». Григорьев, перепоясанный портупеей и ремнем, на которых болтались три кобуры, бил себя в грудь и, осушая очередную стопку, заверял: «Решено! Верьте! Я с вами до конца. Иду на румын. Через неделю буду готов…»

Через два дня, 9 мая 1919 года, батька передумал. Тем более, что после грабежей Николаева и в особенности Одессы он почувствовал себя Крезом. Воображая себя гетьманам эпохи Хмельницкого и Мазепы, сочинил «Универсал»: «Народ украинский, народ измученный… вместо земли и воли тебе насильно навязывают коммуну, чрезвычайку и комиссаров с московской обжорки». Григорьев объявил всеобщую мобилизацию против коммунистов и национально-пропорциональное представительство в советах: 80 процентов украинцам, 15 – русским и 5 – евреям. Автор этой светлой политреформы – Юрий Тютюнник, украинский эсер, начальник штаба у Григорьева, а затем заместитель Петлюры. До 1923 года «генерал-хорунжий Юрко» вел партизанскую войну с большевиками, а потом сдался.

За считаные часы красный тыл от Одессы и Николаева до Черкасс и Киева, от Тирасполя до Екатеринослава был охвачен мятежом. А еще через пару дней атаман Григорьев с некоторым удивлением заметил, что почти все его многотысячные войска разбежались пить и грабить. В Елизаветграде григорьевцы «по привычке» устроили погром, уничтожив несколько тысяч человек. Грабежи, изнасилования и убийства продолжались три дня. На окраине города из земли торчали ноги обнаженных трупов, брошенных в ямы вниз головой. В одной из таких ям среди убитых нашли тело младшего брата Григорьева Зиновьева – местного анархиста Миши Злого.

В своем очередном «Универсале» Григорьев обрушился на «горбоносых комиссаров» и призвал грабить Одессу, город с большим еврейским населением, до тех пор, «пока оно не станет маленьким».

В этот момент Троцкий безотлагательно направил свой бронепоезд в Киев, где 20 мая 1919 года вождю внимал его будущий протеже художник Ефимов. «Вспоминаю Киев времен гражданской войны, – писал мэтр советской карикатуры. – С юго-востока надвигается «прижатый к морю» Деникин, с запада угрожает старый знакомец Петлюра, отдохнувший под крылышком польских панов. Вокруг столицы кишат свирепые банды, предводительствуемые «батьками», носящими лихие клички: Тютюнник, Струк, Шакира Ангел, Закусило… Они прячутся в приднепровских камышах, врываются на станции и местечки, останавливают поезда, предают мучительной смерти коммунистов, офицеров и мирных жителей, заподозренных в сочувствии Советской власти. Весь Киев потрясен трипольской трагедией – зверской расправой банды Зеленого над группой комсомольской молодежи в селе Триполье. Одна из самых крупных банд, батьки Григорьева, представляет собой реальную угрозу для самого Киева. И в эти дни в Киеве появляется собственной персоной Лев Троцкий. Весь город взбудоражен приездом этого легендарного человека… Многотысячная толпа собирается на площади у Киевского оперного театра, где идет встреча местных властей с высоким гостем. Я тоже в этой толпе. Мы дружно скандируем: «Просим товарища Троцкого! Товарища Троцкого!» Время от времени нестройным хором запеваем «Интернационал». Так проходит часа два. Наконец на выходящей на площадь большой лоджии театра появляются какие-то военные люди, потом наркомвоен Украины Подвойский. Он поднимает руку, призывая к порядку, и кричит: «Товарищи! Прошу соблюдать тишину! У товарища Троцкого болит горло, ему трудно говорить». Площадь притихла. У барьера лоджии появился Троцкий. Приложив руку к козырьку фуражки с красной звездой, переждав приветственные крики и аплодисменты, он заговорил металлическим голосом опытного митингового оратора, отчетливо слышного по всей огромной площади. И, между прочим, стало непонятно, о какой болезни горла шла речь: «Товарищи! Я приехал к вам, чтобы помочь ликвидировать мятеж жалкого, ничтожного атамана Григорьева, агента агентов, лакея лакеев, наемника наемников западной буржуазии…» С огромным любопытством я смотрел на этого необыкновенного человека и, конечно, не мог себе вообразить, что мне предстоит личное знакомство с ним и даже дружеское его ко мне расположение. Но именно так и произошло».