Юлия Андреева - Любящий Вас Сергей Есенин Страница 19

Поэтическое ухо должно быть тем магнитом, который соединяет в звуковой одноудар по звучанию слова разных образных смыслов. Только тогда это и имеет значение. Но ведь «пошла – нашла», «ножка – дорожка», «снится – синится» – это не рифмы.

Это грубейшая неграмотность, по которой сами же поэты не рифмуют «улетела – отлетела». Глагол с глаголом нельзя рифмовать уже по одному тому, что все глагольные окончания есть вид одинаковости словесного действия. Но ведь и все почти существительные в языке есть глаголы. Что такое синица и откуда это слово взялось, как не от глагола синеется, голубица – голубеется и т. д.

Я не хочу этим развивать или доказывать перед вами мою теорию поэтических напечатлений. Нет! Я единственно вам хочу указать на то, что я на поэта, помимо его внутренних импульсов, имею особый взгляд, по которому отказался от всяких четких рифм и рифмую теперь слова только обрывочно, коряво, легкокасательно, но разносмысленно. Вроде: почва – ворочается, куда – дал и т. д. Так написан был отчасти «Октоих» и полностью «Кобыльи корабли».

Вот с этой, единственно только с этой точки зрения я писал вам о Блоке и Клюеве во втором своем письме. Я, Разумник Васильевич, не особенный любитель в поэзии типов, которые нужны только беллетристам. Поэту нужно всегда раздвигать зрение над словом. Ведь если мы пишем на русском языке, то мы должны знать, что до наших образов двойного зрения: «Головы моей желтый лист», «Солнце мерзнет, как лужа» – были образы двойного чувствования. «Мария, зажги снега» и «заиграй овражки», «Авдотья, подмочи порог» – это образы календарного стиля, которые создал наш Великоросс из той двойной жизни, когда он переживал свои дни двояко, церковно и бытом.

Вот так – целая лекция о секретах ремесла в поэзии. Сразу видно, насколько свободно Есенин играет со всеми этими образами, насколько они им продуманы, прочувствованы, прожиты.

Сергей Есенин никогда не относился к поэтам-лентяям, считавшим, будто стихи им диктуются свыше. Последние обычно отказываются что-либо изменять в написанном под предлогом «так на душу легло». Есенинская оценка творчества поэтов – это, прежде всего взгляд жесткого профессионала практика.

Мария – это церковный день святой Марии, а «зажги снега» и «заиграй овражки» – бытовой день, день таянья снега, когда журчат ручьи в овраге. Но это понимают только немногие в России. Это близко только Андрею Белому[81]. Посмотрите, что пишет об этом Евгений Замятин в своей воробьиной скороговорке «Я боюсь» № 1 «Дома искусств».

Вероятно, по внушению Алексея Михайловича он вместе с носом Чуковского, который ходит, заложив ноздри в карман, хвалит там Маяковского[82], лишенного всяческого чутья слова. У него ведь почти ни одной нет рифмы с русским лицом, это помесь негра с малоросской (гипербола – теперь была, лилась струя – Австрия).

Здесь необходимо пояснить: Замятин написал статью, в которой превозносил поэзию Маяковского: «И по-прежнему среди плоско-жестяного футуристического моря один маяк – Маяковский. Потому что он не из юрких…». Там же: «Лошадизм московских имажинистов слишком явно придавлен чугунной тенью Маяковского. Но как бы они ни старались дурно пахнуть и вопить – им не перепахнуть и не перевопить Маяковского». Термин «лошадизм» приводится как ассоциация к сборнику Шершеневича «Лошадь как лошадь» (1920).

…Простите еще раз, Разумник Васильевич, если как-нибудь приношу вам огорчение. Не люблю я скифов, не умеющих владеть луком и загадками их языка. Когда они посылали своим врагам птиц, мышей, лягушек и стрелы, Дарию нужен был целый синедрион толкователей. Искусство должно быть в некоторой степени тоже таким. Я его хорошо изучил, обломал и потому так спокойно и радостно называю себя и моих товарищей «имажинистами». Помните, я вам кой-что об этом говорил еще на Галерной, 40? И даже в поэме «Сельский часослов» назвал это мое брожение «Израмистил»[83]. Тогда мне казалось, что это мистическое изографство. Теперь я просто говорю, что это эпоха двойного зрения, оправданная двойным слухом моих отцов, создавших «Слово о полку Игореве» и такие строчки, как: «На оболони телегы скрыпать, Рцы лебеди распужени».

Дело не в имажинизме, которое притянула к нам 3. Венгерова[84] в сборнике «Стрелец» 1915 года, а мы взяли да немного его изменили. Дело в моем осознании, преображении мира посредством этих образов. Вспомните: «Как яйцо, нам сбросит слово // С проклевавшимся птенцом…»[85].

Тогда это была тоска «Господи, отелись», желание той зари, которая задирает хвост коровой, а теперь…[86]

Разумник Васильевич Иванов-Разумник (настоящая фамилия Иванов) – русский и советский литературовед, литературный критик, социолог, писатель

Как мы видим, Есенин действительно много работал над стихом, читал других поэтов, вырабатывал собственную концепцию. Еще больше его интересовали любые отклики о нем в зарубежной прессе, особенно после того, как он оттуда вернулся. Добыть подобный материал в то время было сложнее, нежели намыть золото на какой-нибудь сибирской речушке.

– Заговорили о критике. Сергей Александрович очень интересовался статьями о литературе в зарубежных газетах. Яна обещала ему доставать, – вспоминает Бениславская. – Больше всего интересовался статьями и заметками о нем самом и об имажинистах вообще. Поэтому я и Яна доставали ему много газет. Я добывала в информационном бюро ВЧК, а для этого приходилось просматривать целые комплекты «Последних новостей», «Дня» и «Руля».

Впрочем, будет и пресса, будут и научные труды об Есенине. Пока же Айседора обязана добиться перевода и издания стихов Есенина за границей. И вот сначала в газете «Накануне» выходит подборка стихов С. Есенина, после успеха которой Сергей Александрович подписывает договор об издании сборника. Книжка выходит на средства автора, точнее, на средства Айседоры, в ожидании появления которой Есенин заключает договор на издание «Собрания стихов и поэм». Условия прежние.

Опережая события, привожу ответ Горького, когда его спросили о том, как стихи Сергея Есенина принимались читателями в Европе:

«Набросились, как обжоры на клубнику в январе!» – радостно сообщил он.

В общем, полный успех!»

Глава 16. Когда поют финансы

– Дура моя – Ягодка! Ты тоже сволочь из сволочей. Как тебе не стыдно, собаке, залезть под юбку и забыть самого лучшего твоего друга, – пишет Есенин Мариенгофу