Лео Руикби - Фауст Страница 19

Хартлиб не оставил сложных аргументов против некромантии. Он лишь настаивал, что это занятие неминуемо связано с дьяволом: «Всякий, кто желает заниматься этим искусством, неминуемо делает разнообразные приношения дьяволу… даёт ему обет и вступает в союз с ним»{71}. Это требовало пожертвовать собственной душой, представлявшейся большой ценностью во времена, когда земная жизнь большинства была грязной, жестокой и короткой, а жизнь после смерти выглядела бесконечной.

Как раз во времена Фауста тёмное искусство некромантии в сходных тонах описывал Агриппа, говоривший об «адских заклинаниях» и «ужасных жертвах»{72}. По сравнению с Хартлибом Агриппа более конкретно рассматривал стоявшие за этим искусством принципы. Он щедро украсил описание цитатами из классических и библейских источников, а также упоминаниями о таких персонажах, как Одиссей и Цирцея, Саул и волшебница из Аэндора, и других. Среди оккультистов и демонологов была особенно популярна драматическая история Саула, царя Израильского, обратившегося к волшебнице из Аэндора, чтобы та вызвала дух пророка Самуила. Эта история доказывала возможность некромантии и одновременно служила примером её запрета. В отличие от Хартлиба и теологов, Агриппа исповедовал классический подход. Казалось, он верил в то, что души мёртвых действительно могут отвечать на вопросы мага.

Хартлиб исповедовал христианский подход, диктовавший, что чёрная магия – порождение дьявола и данная практика требует подчинения дьявольским силам. Хартлиб всегда подчёркивал, что дьявол действует обманом, поэтому некромантия не способна дать верных результатов и таким способом можно достичь лишь одного – вечной муки. Агриппа также серьёзно обсуждал эти классические положения – и неудивительно, что его учитель Тритемий не сказал ничего хорошего о некромантах и их искусстве. По его выражению, «некроманты хуже, чем их демоны»{73}.

Единственным средством предсказания, допустимым с точки зрения Хартлиба, была астрология. Осуждая гадание по кометам и небесным знакам, Хартлиб, однако, не распространял свой запрет на предсказания по движению звёзд и планет. Здесь не придётся далеко ходить за ответом. Хартлиба самого считали чем-то вроде астролога. Такое отношение к некромантии преобладало в XVI и последующих веках. Основной вопрос состоял в том, насколько астрология, предполагавшая вмешательство в волю Божию, противоречила или соответствовала Священному Писанию.

Впрочем, в схеме Хартлиба остальные умения Фауста выпадали за пределы допустимого: хиромантия, пиромантия и гидромантия – все эти искусства Хартлиб называл ловушками дьявола. Из запретных искусств Хартлиба сегодняшний читатель знаком, пожалуй, только с хиромантией (гадание по руке). В ходе пиромантии маг, приносившей жертву «ангелу огня», наблюдал за языками пламени и дымом от горящего дерева. При гидромантии исполнитель наблюдал за рябью на воде, иногда в этом участвовал ребёнок, бросавший в воду камни. В других случаях маг вливал в воду расплавленный металл или бросал предметы.

У Хартлиба, однако, не упоминается одна из практик, о которой говорилось в письме Тритемия: агромантия. По словам Тритемия, Фауст был «агромантикусом» и практиковал агромантию. Однако агромантия не числится среди обычных форм гадания. Над этим термином более сотни лет ломали голову учёные, изучавшие жизнь Фауста и пришедшие к выводу, что Тритемий, возможно, допустил ошибку в названии практики, которую на самом деле использовал Фауст. Едва ли это случайность. Проблема явно имеет важное значение для понимания того рода магии, которой на самом деле или по общему мнению занимался Фауст.

Если принятая классификация способов предсказания включает четыре основных элемента, то, кроме гадания на воде и огне, в списке Тритемия должны были появиться аэромантия и геомантия. Аэромантия ближе по написанию к «агромантии» и такая ошибка вполне допустима, учитывая желание разоблачить Фауста, переполнявшее автора, и не до конца устоявшуюся орфографию того времени. Тем не менее agromanticus буквально означает «гадающий по земле» – и возможно, что это на самом деле одна из разновидностей геомантии.

Наконец, в списке Тритемия нет физиогномики. Письмо Сетера 1534 года свидетельствует, что Гельмштет уже в 1490 году занимался такой практикой, а благодаря Муциану (1513 год) и Бегарди (1539 год) мы знаем, что хиромантия точно входила в репертуар Фауста.

В представлении Тритемия Фауст, утверждавший, что достиг совершенства во всех видах предсказания, заколачивал ещё несколько гвоздей в крышку гроба со своей репутацией. В незаконченном трактате De demonibus Тритемий говорит о «многих тщетах астрологии» и приводит 51 разновидность гадания, явно запрещаемого церковью. Список Тритемия включал некромантию, которую он называл «гаданием по могилам и костям умерших», пиромантию, гидромантию, геомантию и астромантию, или гадание «по положению звёзд»{74}. Фауст, по его собственному признанию, занимался всеми этими видами гадания.

Наследник Заратустры

Фауст, объявлявший себя кладезем некромантии, почти не делал других столь же громких заявлений. Хотя Тритемий критиковал Фауста за излишнюю напыщенность, при внимательном чтении провозглашённых им титулов может оказаться, что Фауст, напротив, отличался скромностью. Судя по тексту, Фауст считал себя hydra arte secundus, то есть вторым в области гидромантии, и magus secundus, то есть вторым в области магии. Таким образом, возникает вопрос: кто был первым? Кого признавал первым сам Фауст?

Существует мнение, что Фауст называл себя «вторым магом» после Заратустры, в первенство которого верили такие столпы, как Исидор или Августин, или после Симона-мага, рассказ о котором иногда считают предтечей легенды о Фаусте. Но такое определение можно соотнести с любым из предшественников Фауста, с его учителем или с кем-то из современников – возможно, даже с самим Тритемием. Проблема в том, что Фауст не уточнил, кого конкретно он имел в виду.

Чтобы найти ключ, необходимо изучить тексты современников Фауста. В своей книге «Оккультная философия» Агриппа упоминал Заратустру, а также Замолксиса как двух самых знаменитых магов и «первооткрывателей» магии. Агриппа составил обширный список знаменитых магов, в который, что примечательно, не включил Симона-мага. Рассказывая о Симоне-самаритянине в критической работе «О недостоверности и тщете всех наук и искусств» 1530 года (Симон-маг пришёл из Самарии), Агриппа изобразил его главным противником «апостольской правды», сделав вывод, что Симону уготована «вечная мука»{75}. Окончательно определившись с Симоном-магом, Агриппа назвал Заратустру и Залмоксиса «первыми» магами, но «отцом и князем магов» он считал именно Заратустру{76}.