Кло Андре - Харун Ар-Рашид Страница 19

Такую же нищету в ту эпоху можно было наблюдать почти во всех сельских районах Востока: в Северной Африке, Сирии, Египте (где были введены обязательные паспорта) и Иране. В Хорасане и Мавераннахре древние идеи аграрного эгалитаризма усиливали социальный характер восстаний, которые вспыхнули почти повсеместно. Они сочетались с различными выступлениями мессианского толка[39], вроде движения Санбада Мага, Устади, «скрытого вуалью пророка» ал-Муканны, или же Абу Муслима Убиенного.

Не все крестьянские мятежи были социального происхождения. В качестве примера можно привести ситуацию в Египте в 785 г., когда омейядское восстание пошатнуло позиции аббасидских властей, но каждый раз нищета способствовала обострению любого политического или религиозного конфликта. Начиная со второй половины VIII в. пропасть между нищетой народа и головокружительной роскошью двора и привилегированных классов непрестанно расширялась.

Мансур, один из величайших мусульманских правителей, в то же время был одним из самых суровых по отношению к налогоплательщикам. Этот «самый жадный из всех халифов из рода Аббаса», по выражению Табари, не стал менять установленный при Омейядах налоговый режим. Основной для этого режима служила, преимущественно, сельскохозяйственная экономика, и он значительно варьировался в зависимости от провинции. По причине стремительной урбанизации города платили гораздо меньше, чем сельские районы. Богатые купцы были практически свободны от налогов, поскольку вопрос об уплате был предоставлен их совести. Пошлины за ввоз импортных товаров также были очень низкими, и многие торговцы полностью от них уклонялись. Мансур попытался усилить контроль, но не имел особого успеха. Таким образом, все бремя налогов лежало на сельском хозяйстве, поскольку до крестьянина было легко добраться и так же легко применить к нему любые меры воздействия.

Расточительный Махди, который постоянно нуждался в огромных денежных суммах, передал право сбора налогов армии. В тот момент это был прекрасный ход, но, в то же время, он привел к тому, что условия сбора налогов стали еще более суровыми. Несмотря на развитие сельского хозяйства, можно было наблюдать снижение уровня жизни крестьянства.

Бармакиды не предприняли ничего, что могло бы исправить положение. Будучи выдающимся администратором, Яхья стремился прежде всего увеличить богатства государства, халифа и, вполне понятно, собственной семьи и близких. Он, не колеблясь, конфисковывал земли в пользу халифа или кого-то из Бармакидов: под более или менее законным предлогом он отчуждал у владельцев выморочные или оставленные жителями владения, лавки, а также дома и земли, принадлежавшие «врагам» государства или ислама. В результате халиф и его семья[40] стали хозяевами огромных владений, приносивших колоссальный доход: для того чтобы распоряжаться землями в Египте, принадлежавшими Зубайде, был назначен специальный управляющий.

Судьба народа практически не волновала непреклонного финансиста Яхью. Он никогда не помышлял о проведении налоговых реформ, за которые ратовали самые проницательные люди в окружении халифа. Он увеличил сбор налогов за счет лучшей организации и, главное, потребовал, чтобы они взимались в соответствии с объемом урожая. Кроме того, он назначил специальных чиновников, ответственных за сбор недоимок. В районе Мосула они проявили особую непреклонность. Налогом был обложен весь без исключения домашний скот, недоимки были выколочены, и даже арабы, которые до этого времени пользовались некоторыми налоговыми послаблениями, теперь их полностью утратили. Крестьяне восстали, кое-кто бежал, особенно в Азербайджан, где они примыкали к войскам, уже успевшим взять в руки оружие, чтобы выступить против отмены привилегий, данных арабам при переселении. И в этом особенно уязвимом регионе, где нередкими были набеги хазар, к мятежникам не замедлили присоединиться неуправляемые элементы.

В Египте и Северной Африке социальные движения сопровождались антимусульманскими выступлениями. В 767 г. копты разбили мусульманские силы, присланные из Фустата для восстановления порядка. Аббасидам, в то время занятым борьбой с берберами, потребовалось пять лет, чтобы отбить Кайруан и подавить восстание. Однако при Харуне, после введения налога на распашку нови, пришел черед восстать арабам, жившим к востоку от дельты в районе Хауфа. После того как восставшие разбили регулярные силы и убили префекта, из Сирии были присланы свежие войска под командованием Харсамы ибн Айяна, одного из выдающихся военачальников Харуна ар-Рашида, чтобы положить конец беспорядку. В 789 г. были собраны дополнительные силы в 10 000 человек. Они немедленно выступили против крестьян, которые восстали в ответ на новое увеличение поземельного налога по инициативе префекта. В 793 г. последовали новый рост налогов и новые стычки, но на этот раз более серьезные. Чтобы восстановить мир, властям пришлось прислать подкрепление. Спокойствие оказалось недолговечным, и Харуну снова направил войска из Багдада, чтобы подавить новое восстание, разразившееся на другом берегу Красного моря, на юге Синая, а затем в самом Фустате, который предали огню и мечу взбунтовавшиеся солдаты. Они протестовали против «исправления» своего жалованья правительством, решившим выплачивать им 1/3 деньгами, 1/3 пшеницей и 1 /3 тканью[41]!

В Хорасане и Западном Иране другие причины усугубили недовольство, вызванное лихоимством и злоупотреблениями. В этих провинциях, ставших колыбелью аббасидской революции и давших новой империи ее самых выдающихся людей, волнения никогда не прекращались. Их инициировали и поддерживали противники Омейядов, привлекая к себе массы с помощью всевозможных обещаний, в частности, социального порядка, но они не были в состоянии сдержать свои посулы, и разочарование их сторонников соответствовало утраченным иллюзиям. Отчаявшись в своих надеждах, крестьяне возлагали вину на местных вождей, дикханов, и арабов. Мессианская пропаганда, распространившаяся в момент революции, слились с местными верованиями и, для многих, с отрицанием ислама. Для самозванных «посланников Бога» или «воплощений» Абу Муслима и им подобных не было ничего проще, чем собрать толпы бедняков, готовых поверить во что угодно, если только пообещать им лучшую жизнь. Они приветствовали любые движения, даже если те были напрямую связаны со старым манихейством или с древнеперсидской культурой, хотя иранское национальное самосознание, безусловно, оставалось совершенно в стороне от этих восстаний, так как участвовавшие в них люди были готовы пойти за каждым, кто выступит против власть имущих.