Ирина Гуро - "Всем сердцем с вами". Клара Цеткин Страница 19

— Безусловно.

Уве с интересом смотрел в окно: вот его советчик и друг быстрым шагом проходит по заводскому двору в своем щегольском пальто с атласными отворотами, в модной шляпе с загнутыми вверх полями. Вот он приветливо отвечает на поклоны рабочих. Приподнимает шляпу перед женщинами, толкающими вагонетку на подъездных путях. Понимает руку инвалиду-привратнику, вытянувшемуся перед ним, словно новобранец перед фельдфебелем. Пройдоха Зепп. Необходимый Зепп, Зепп Безменянельзя…

Лангеханс отправился прямиком в винный погребок Ауэрбаха. Историческое место, где в свое время веселился с друзьями. Гете, и где, как гласит предание, впервые предстало ему видение доктора Фауста, настраивало Зеппа на философский лад.

«Что есть Фауст в наши дни? Где взять Мефистофеля, которому можно было бы запродать душу? Кому нужна душа?..» Зепп пил маленькими глоточками коньяк и предавался своим сложным мыслям. «Мы с Уве принадлежим к молодым, — Зепп всегда опускал то обстоятельство, что был на десять лет старше. — Мы новое поколение. Нас ждет новая эпоха. Новый век. Новый век — это штучка! Когда-то говорили: «Тише едешь — дальше будешь». В век, когда скорости решают все, об этом не может быть и речи. И самое главное: наступило время «службы двум хозяевам». Когда-то Гольдони сочинил пьесу про слугу двух господ. Старомодный господин не подозревал, что именно такой слуга будет преуспевать в грядущем веке…»

Лангеханс допил коньяк и поднялся по винтовой лестнице погребка. Швейцар распахнул перед ним тяжелую одностворчатую дверь и пожелал господину юристу отдохнуть в кругу семьи. Адвокат не собирался этого делать хотя бы потому, что не имел семьи, дорожа своей свободой.

Он любил картину вечернего Лейпцига. Улицу заливал желтоватый свет новомодных фонарей, висящих, словно гроздья винограда, на железном стебле. Шпиль Томаскирхе ясно рисовался в небе, подсвеченном огнями реклам. Гриммаинештрассе уходила вдаль сплошной линией сверкающих витрин.

Лангеханс подозвал извозчика и велел себя везти гостиницу «Кайзерхоф».

Клара начала свое выступление с события недавних дней: повышения цен на продукты питания.

Она рассказывает о тяжелой жизни рудокопов Силезии и металлургов Рейнской долины, кустарей Тюрингии, об изнурительном крестьянском труде на полях за Эльбой.

На совести правящих кругов миллионы жизней, в том числе жизни женщин и детей!

Она вспомнила, что нашептывал ей накануне в «Кайзерхофе» Зепп Лангеханс, ее давнишний знакомый. Очень-очень «полезный» господин. Очень-очень ловкий господин… О чем он ее предупреждал? От чего предостерегал? О том, что она уже сама знала!

Лангеханс принадлежал к тем социал-демократам, которые отошли от партии во времена «Исключительного закона». А теперь? Лангеханс перестраховывается… Он слуга двух господ…

Такие, как он, не имеют ничего общего с палачом в красной рубахе. Но есть некая потайная дверь. Однажды эта дверь откроется и впустит палача в благопристойный кабинет такого вот Лангеханса, верного агента капитала… Важно то, что он вообще явился со своими предупреждениями! Значит, он не уверен в том, что ставка на хозяев — верная ставка.

Да, она все знала и без него! Она знала эту подлую историю с подкупом инспектора по охране труда. Рабочий погиб, потому что не была остановлена машина. И больше того: остановить машину запретили! А затем, подкупив фабричного инспектора, объявили «несчастный случай»…

Но вот на трибуне Фукс. Он пытается доказать, что у них на предприятии все в порядке.

— Не везде есть поводы и необходимость в стачках! Это же сильнодействующее средство…

В зале шумок. И выражение лиц тоже говорит о многом.

Из задних рядов выскакивает маленький щуплый человек с таким лукавым, в смешливых морщинках лицом, что в нем сразу угадывается местный остряк и балагур. Это подтверждается репликами с мест: «Ну уж Крюгер даст жару!», «Сейчас он сделает из Фукса[11] муфту для своей жены!..»

— Если стачки — сильнодействующее средство, то разрешите вам напомнить, что при холере не помогает слабодействующее! А от работы в нашей кочегарке подохнешь скорей, чем при холерной эпидемии…

При полном одобрении зала Крюгер частит дальше:

— Хорошо мастеру Фуксу рассуждать о мире с хозяевами: комнатная собачка тоже собака, но живет иначе, чем дворовый пес. Получая из рук хозяина аппетитную косточку… За что наш мастер получил премию?

В зале хохочут. Крюгер даже не улыбается:

— Наша Клара очень хорошо знает: протяните хозяину палец, он откусит руку!

Крюгер остановился на секунду и постным голосом добавляет:

— Даже если это наш глубокоуважаемый и высокочтимый господин Нойфиг!

Смех покрывает его слова, но он еще не кончил:

— И только два слова о нашем юрисконсульте. Есть такие люди: где они проходят, там трава вянет. Все. И больше я не скажу ни слова. Я пока не приискал себе другого места: мне еще надо у них поработать!

Клара смеется вместе со всеми.

Ее радует еще одно обстоятельство: выступает женщина, работница. Речь ее, не столь хлесткая, не менее остра. Работница рассказывает об аварии со смертельным исходом… В зале становится так тихо, что слышно только жужжание вентилятора и этот женский голос. Она бросает в зал беспощадно:

— На нашем заводе, в нашем цехе погиб человек. Он оставил вдову и двух сирот. Нельзя работать, если жизнь наша ценится не дороже листа белого металла, из которого едва ли выйдут две кастрюли!..

Клара уже видит, как будет выглядеть на страницах «Равенства» вся эта история!

Дом Клары в Зилленбухе был невелик, и без затей. Стоял он вблизи леса. Ограды не было, вместо нее живая изгородь. Здесь собирались не только партийные функционеры, рабочие, но и люди искусства. Разгорались споры, звучали стихи.

Здесь на воле росли мальчики Клары. Она очень ценила, что они с детства любили природу, знали цену физическому труду, работая в цветнике, помогая по дому. Она хотела, чтобы они выросли не «книжными червями», а гармонично развитыми людьми. Костя и Максим — разные по характеру. Костя остроумен, более живой и нервный; Максим серьёзнее, рано стал увлекаться наукой. Но оба жизнерадостны…

Клара была счастлива. Она жила напряженно, полно, испытывая радость от своей работы, от своих детей, от своего дома, друзей.

Она умела быть счастливой в этом гостеприимном и веселом доме в Зилленбухе, который надолго, очень надолго станет ее пристанищем, ее гнездом и крепостью, в котором еще придется пережить и тяжелые дни…

Клара возвращалась из агитационной поездки; Она всегда ездила третьим классом. Она любила красочную речь простого люда, звуки губной гармошки, песенки странствующих артистов. Она могла вмешаться в политический спор, острой насмешкой сразить противника и поддержать единомышленника.