Петр Романов - Перу. С Бобом и Джерри тропой инков Страница 2

Пускаясь в рассуждения о жизни, мироздании или, не дай бог, политике, он становился забавен. И даже наивен, потому что, кроме своей страны и приграничных территорий соседних Эквадора и Чили, ничего в жизни не видел. А книжки читал только в мягкой обложке, чтобы легче было засунуть в карман. Да и вкус у этого «железного человека» своеобразием не отличался – дешевые приключенческие романы и детективы, которые в изобилии продаются в каждом местном газетном киоске.

Второй недостаток был серьезнее, однако он свойствен Бобу ровно в той же степени, что и всем остальным перуанцам. Роберто презирал эквадорцев и ненавидел чилийцев. Но это уже говорила кровь. Перу неоднократно воевала и с теми и с другими, вот только если Эквадор перуанцы каждый раз били, то от чилийцев им, наоборот, обычно крепко доставалось. Отсюда и отношение: побежденным – снисходительное презрение и обидное прозвище «монос» (обезьяны), а победителям – ненависть и где-то глубоко в душе неутоленная жажда реванша.

Все эти недостатки нашего шерпы с лихвой компенсировались его надежностью. Этому парню все в ассоциации доверяли, как страховочному альпинистскому тросу, а это совсем не плохая характеристика.

Позже, когда с терроризмом в Перу покончили, я все равно предпочитал ездить по стране в его компании. Да и брал он за свою помощь недорого. А еще позже Боб начал ездить со мной вообще просто так, как он говорил, «по дружбе», соглашаясь лишь с тем, чтобы я платил за еду. Уж не знаю, чем я заслужил такую честь, но мне это льстило.

Чаще всего мы плутали там, где гостиниц просто нет. Ночевки под открытым небом нравились и мне, и Бобу, и моему псу – чистопородному англичанину, рыжему норвич-терьеру Джерри, который неизменно сопровождал нас во всех путешествиях. В дороге его кудлатая рыжая морда постоянно торчала между моей старой шляпой и бейсболкой Роберто, поэтому, когда приходилось резко тормозить, пес неизменно вылетал к ветровому стеклу. Нельзя сказать, что это делало нашу поездку безопаснее, особенно по горным дорогам. Да и моя шляпа испытывала изрядные неудобства: придя в себя после очередного кульбита и возмущенно фыркая, Джерри в отместку непременно старался перелезть на свое заднее сиденье через мою голову.

Впрочем, выбирая себе компаньона, я заранее знал, что представители этой породы всегда считают себя в семье самыми главными и не терпят ущемления собственного достоинства. И это при его-то крошечном росте. Среди обычных собак Джерри выглядел примерно так же, как Большой Боб смотрелся бы среди чернокожих парней из американской баскетбольной сборной «Dream Team».

Мою привязанность к псу Боб не одобрял. Наша походная старая «тойота», купленная по дешевке в складчину и при условии, что, когда я уеду, она останется Роберто, ему нравилась. Старушка, особенно в горах, честно трудилась на износ, а вот Джерри, как считал Роберто, откровенно бездельничал, не желая даже охранять нас на ночевках. Едва мы укладывались спать, как терьер тут же засыпал как убитый, уткнувшись мокрым носом мне в ухо. Понятное дело. Во-первых, он не сторож. А во-вторых, днем хотел не отсыпаться, а глядеть по сторонам, как и мы с Бобом: мир интересен.

Боб был не прав. Пока мы бывали дома, Джерри отрабатывал свой хлеб с лихвой. Если кто не знает, норвич-терьера выводили специально для охоты на крыс, а этой нечисти в Лиме хватает. Вот и теперь, когда я решил съездить в Перу последний раз, чтобы попрощаться со страной и Бобом уже окончательно, Джерри спасал не только наш арендованный на два месяца старый дом, но и всю улицу.

На его боевом счету числились сотни боевых трофеев. Когда я работал в Лиме постоянно, терьер был еще малышом и с гордостью приносил мне каждое утро свою добычу. Иногда я просыпался, а рядом со мной на подушке аккуратным рядком лежало несколько свежих тушек крыс – ночной улов Джерри, сам же пес гордо сидел рядом и терпеливо ждал от меня похвалы. Приходилось хвалить, не мог же я отбить у малыша положенный ему по природе инстинкт «чистильщика». В конце концов у рыжего терьера выработались настоящий бойцовский характер и удивительная предприимчивость – он знал, кажется, каждую крысиную нору в округе.

Индеец всех этих подвигов Джерри не ценил абсолютно, потому что жизнь приучила его относиться к крысам как к части пейзажа. Если крыса ему чересчур досаждала, он ее пристреливал, но часто на привале спокойно жевал свой бутерброд, философски взирая на крысиный выводок, что крутился где-нибудь неподалеку.

Здесь мои симпатии были полностью на стороне рыжего английского джентльмена. Я, как и Джерри, всегда предпочитал мертвую крысу живой.

Джерри нелюбовь к себе Боба чувствовал прекрасно и отвечал ему тем же. На что-то кардинальное умный терьер никогда не решался, зная про беретту в кармане Боба, зато не скупился на мелкие пакости. То зароет в песок бейсболку Боба, если он по неосторожности на минуту оставит ее без присмотра, то спрячет в кустах его любимые шерстяные носки, связанные когда-то его покойной тетей, а потом уже штопаные-перештопаные самим индейцем. В этих случаях, проклиная наглых британских кобелей, а вдобавок почему-то еще и английскую королеву, хотя почтенная леди к его носкам уж точно не имела никакого отношения, Бобу приходилось прибегать к навыкам своих предков и по собачьим следам отыскивать пропажу.

Обычно носки (причем без единой новой дырки – сгрызть их Джерри не решался) обнаруживались где-нибудь у самых дальних кустов. Все это время пес сидел на какой-нибудь кочке, с удобством наблюдая, как два человека – я, разумеется, из чувства солидарности Бобу всегда помогал – рыщут по земле в поисках собачьих следов. Кстати, следы Джерри, при его весе в пять кг (если это, конечно, не песок), были едва заметны, так что искать носки приходилось иногда долго.

Короче, отношения у Боба и Джерри с самого начала не заладились, так что, если бы не мое присутствие, не представляю, до чего все дошло бы, учитывая острые зубы Джерри и беретту Боба.

Перед сном Роберто обычно молча, но укоризненно глядел на нас с Джерри, безмятежно лежащих голова к голове, явно возмущаясь собачьей фамильярностью и моей слабохарактерностью.

Его не убеждало даже то, что каждый вечер я устраивал Джерри в тазу обязательную головомойку на ночь и даже как мог чистил ему зубы. Все-таки пускать крысолова к себе в постель без этой процедуры было небезопасно. Хотя в принципе я изрядный фаталист, а потому искренне считаю, что любому человеку, путешествующему по Перу, помимо ряда прививок, необходимо еще везение и хороший иммунитет.

Все равно, несмотря на все тщательные гигиенические процедуры, индеец демонстративно отодвигался от нашей сладкой парочки и еще долго, спрятавшись с головой под свое любимое черное пончо, что-то гневно бормотал на кечуа, чтобы я его не понял.

Последним из нас троих, как правило, засыпал я. Огромное звездное небо меня всегда будоражило. Тем более, и небо-то было непривычное. Над головой вместо домашних Медведиц и Полярной звезды блистал, словно алмазами, Южный Крест.

2

Обычно работа начиналась задолго до поездки. Вооружившись дорожными картами и пивом, мы с Бобом, до хрипоты споря, вырабатывали маршрут. Он по привычке предпочитал маршрут надежнее, а я интереснее. Обычно получалось нечто среднее. Впрочем, бывали, конечно, случаи, когда и спорить было не о чем, поскольку или дороги на карте вовсе отсутствовали, или картографы обозначили лишь одну.

Таких мест в Перу немало. В перуанской Амазонии (Сельва) дорог вообще практически нет. Перебраться от побережья – по-испански Коста – к горным хребтам Анд (Сьерра) на машине можно лишь в нескольких местах: лучше всего по Центральному шоссе, которое доведет вас до Куско, Пуно и озера Титикака. А для того, чтобы проехать страну вдоль Тихого океана, существует лишь один путь – 2500-километровый отрезок Панамериканского шоссе, которое пересекает всю Южную Америку.

По дороге с севера на юг страны, от границы с Эквадором до чилийской границы, встречается немало грунтовок, и мы их, разумеется, не оставляли без внимания, поскольку именно самые неудобные дороги, по нашему опыту, и ведут в самые любопытные места, но все-таки это лишь небольшие ответвления от Панамериканы. Так что, если вы пересекаете перуанскую песочницу, на которую и накатывает свои огромные волны океан, в припадке эйфории названный конкистадорами почему-то Тихим, Панамериканская трасса – единственная хорошая дорога.

Почему песочница? Да потому что песочница. Вся прибрежная часть Перу – это сплошная песчаная равнина, местами переходящая в барханы или что-то вроде песчаных сопок, иногда красочно-разноцветных на срезе, когда дорога не петляет, а пробита прямо сквозь их толщу, но в целом пейзаж довольно однообразный и красив лишь с одной стороны – разумеется, со стороны океана. А так от одного населенного пункта до другого ни единого кустика или чахлой пальмы.