Александр Хинштейн - Ельцин. Кремль. История болезни Страница 2

За свою многолетнюю врачебную практику я лечил многих руководителей страны. Но более сложного пациента, чем Ельцин, не было у меня никогда.

И дело даже не в медицинских показателях, не в трудности лечения, а в характере, личностных особенностях Бориса Николаевича и – что самое важное – его семьи.

Порой, особенно накануне выборов 1996 года, мне начинало казаться, что близким Ельцина – Наине Иосифовне, Татьяне Борисовне – нужнее не муж и отец, а президентская должность. И хотя Ельцин не терпел никаких проявлений снисходительности к своей персоне, в эти минуты мне становилось по-настоящему его жаль. Это был глубоко несчастный, больной, одинокий человек.

По этой причине мои отношения с ельцинской семьей никогда не отличались теплотой и нежностью. Свои профессиональные обязанности я видел не в том, чтобы заискивать и лебезить перед сановными пациентами, а как раз в обратном. Да, им наверняка было неприятно выслушивать правду, подчиняться рекомендациям и указаниям, но по-другому и быть не могло. Слишком велика была ответственность, лежавшая на наших плечах.

От профессионализма врачей напрямую зависела жизнь президента, а значит, и судьба России. Не раз и не два возникали ситуации, когда все решали считанные минуты. Малейшая оплошность, опоздание могли привести к неповторимым, трагичным последствиям.

То, что он жив до сих пор, – это исключительно заслуга медиков, высококлассной команды специалистов, работавших с Ельциным. Сегодня из этой многочисленной группы рядом с ним остался лишь один-единственный человек. Все остальные под разными предлогами были изгнаны из Кремля, не услышав на прощание ни слова – пусть даже формальной – благодарности.

Хорошо помню свою последнюю встречу с Ельциным. Это было в конце 1997 года, когда Борис Николаевич слег с очередным недугом. Я узнал об этом, находясь на другом конце земного шара, и буквально на перекладных помчался в Москву. Однако Наина Иосифовна, отношения с которой достигли у нас уже апогея, запретила мне приезжать в Барвиху.

Что ж, не хотите – как хотите. Я развернулся и уехал, но буквально через пару часов – звонок от одного из коллег: «Срочно приезжай, Шеф тебя требует».

Возвращаюсь в Барвиху. Захожу к нему в комнату. Он делает вид, что спит: глаза закрыты, дыхание учащенное. Позвал его раз, другой – ноль реакции. Вышел и сразу же – нос к носу – сталкиваюсь с президентской супругой.

«Зачем вы здесь? – она и не думала скрывать раздражения. – Вам же ясно было сказано: приезжать не надо».

И тут у меня, что называется, накипело. «Если я вам не нравлюсь, – резко ответил я, – ваше право заменить врача. Буду этому только рад».

Наина даже опешила. «Как?!! Прямо так?!!» – «Да, прямо так. Только пусть мне об этом скажет мое руководство».

Рядом стоял Миронов, гендиректор президентского медцентра. «Ступай, – говорю, – к Борису Николаевичу. Докладывай обо всем, и я сразу же уйду в отпуск».

Сходил. Вернулся: «Шеф тебя отпускает».

С этого момента я никогда больше не переступал порога президентских покоев, постаравшись как можно быстрее забыть проведенные с Ельциным годы.

Они вернулись ко мне лишь сейчас, когда я раскрыл рукопись написанной Александром Хинштейном книги, и тут же, как поется в старинном романсе, «нахлынули воспоминанья». Я разом возвратился в свое прошлое, и в памяти стали всплывать давно забытые голоса, лица, запахи. Это было точно какое-то наваждение.

По-моему, автору удалось главное – очень точно и образно раскрыть личностную суть Ельцина и его семьи, вникнуть в психологию этих людей, показать их такими, какими они были: без грима и позолоты.

Я прочитал эту книгу на одном дыхании. Даже мне, знающему не понаслышке большинство изложенных фактов, от прочитанного стало жутко и страшно.

Впрочем, «история болезни» по определению не может вызывать приятных чувств. А тем более «история» такого сложного, противоречивого и неоднозначного человека, каким был Борис Николаевич Ельцин – первый президент России. Мой бывший пациент…

Владлен Вторушин,

лечащий врач Б. Ельцина в 1993–1997 гг.

Глава первая

УРАЛЬСКИЙ ХРЕБЕТ

Есть такое расхожее выражение, штамп , вырвавшийся из-под пера Сент-Экзюпери – все мы родом из детства.

Любой доморощенный психотерапевт, не говоря уж о психиатрах и невропатологах, с легкостью объяснит вам, что абсолютное большинство комплексов закладывается в человеке с первых же годов жизни, а последствия какой-нибудь перенесенной в третьем классе ветрянки преследуют нас до конца дней.

Детские страхи – самые живучие. Детские привязанности – самые крепкие. В общем, что посеешь, то и пожнешь.

Да ладно, детство. Фрейд вообще утверждал, что формирование человека начинается еще в материнской утробе, и в качестве примера приводил случай с одним своим пациентом, который никак не мог уразуметь причин ненависти к собственному отцу. А потом под сеансом глубокого гипноза выяснилось, что, когда больной был еще скрюченным эмбрионом, его папаша регулярно изгалялся над беременной женой…

Если иметь в виду эту теорию, многое в сущности нашего героя становится понятным и очевидным.

В отличие от фрейдовского пациента, он и без гипноза отлично помнил тяжелую руку отца.

Николай Ельцин измывался над сыном по любому поводу, едва тот попадался на глаза. Любимым его наказанием было поставить мальчика в угол на всю ночь. Особенно актуально становилось это зимой, ибо жили Ельцины в гнилом, кособоком бараке, и угол этот изрядно продувало морозным сквозняком. Так что к утру у будущего президента зуб на зуб уже не попадал.

Припадки бешенства возникали у отца – человека глубоко пьющего – столь часто, что Ельцин-младший воспринимал уже экзекуции как неотъемлемую часть самого себя. Он и не задумывался, что может быть как-то иначе, и философски сносил измывательства – без слез и криков, плотно сжав зубы (характер!), отчего родитель распалялся только сильнее.

Продолжалось это вплоть до самого окончания школы. То есть он уже и на танцы ходил, и покуривал тайком в школьном туалете, и даже, наверное, целовался с одноклассницами, но стоило вернуться ему домой, вся его взрослость улетучивалась в один присест, и Ельцин вновь становился безответным, бессловесным ребенком.

Первый раз он осмелился взбунтоваться лишь в четырнадцать лет, когда, закончив семилетку, принес вместо аттестата «волчий билет» – свидетельство о том, что ученик Ельцин Б. прослушал курс школьной программы без права поступления в 8-й класс на всей территории страны.

«Отец пришел домой злой, – описывает он этот исторический эпизод в своей первой книге (“Исповедь на заданную тему”), – взялся, как это нередко бывало, за ремень, и вот тут-то я схватил его руку. Первый раз. И сказал: “Все! Дальше я буду воспитывать себя сам”. И больше уже никогда я в углу не стоял целыми ночами, и ремнем по мне не ходили».