Мартин Писториус - В стране драконов. Удивительная жизнь Мартина Писториуса Страница 2

Сейчас полдень, и это означает, что осталось меньше пяти часов до того момента, когда отец приедет забрать меня. Это самое яркое мгновение любого дня, поскольку оно означает, что стационар наконец останется позади, когда папа ровно в пять вечера увезет меня отсюда. И даже описать не могу, в какое возбуждение я прихожу в те дни, когда мама приезжает за мной пораньше, окончив работу в два часа!

Сейчас я начну считать – секунды, потом минуты, потом часы, – и, надеюсь, это заставит отца приехать чуточку быстрее.

Один, два, три, четыре, пять…

Надеюсь, папа включит в машине радио, чтобы мы могли послушать репортаж с матча по крикету по дороге домой.

– Аут! – порой восклицает он после очередной подачи.

Примерно то же самое происходит, когда мой брат Дэвид играет в компьютерные игры, если я нахожусь в комнате.

– Перехожу на следующий уровень! – время от времени вскрикивает он, и пальцы его летают по клавиатуре.

Никто из них и представления не имеет о том, как я дорожу этими мгновениями. Когда мой отец разражается радостными возгласами в момент победного броска или мой брат разочарованно хмурит брови, пытаясь набрать больше очков, я молча воображаю себе шутки, которые я отпускал бы, проклятия, которые выкрикивал бы вместе с ними, если бы только мог, – и на несколько драгоценных мгновений больше не чувствую себя аутсайдером.

Как бы мне хотелось, чтобы папа уже приехал!

Тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять…

Тело мое сегодня кажется каким-то особенно отяжелевшим, и ремень, заставляющий меня сидеть прямо, врезается сквозь одежду в кожу. Болит правое бедро. Как было бы хорошо, если бы кто-нибудь уложил меня и облегчил эту боль. Сидеть многие часы подряд вовсе не так удобно, как вы могли бы себе представить. Вы же наверняка видели мультики, в которых персонаж падает с утеса, врезается в землю и – шарах! – разлетается на кусочки? Вот так я себя чувствую – как будто меня расколотили на миллион осколков, и каждый из них болит. Гравитация становится болезненной, когда действует на тело, не приспособленное для этой цели.

Пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять. Одна минута.

Четыре часа пятьдесят девять минут – столько еще осталось.

Один, два, три, четыре, пять…

Как бы я ни старался отвлечься, мой разум все время возвращается к боли в бедре. Я думаю о том разбившемся мультяшном человечке. Иногда я жалею, что не могу врезаться в землю, как он, и разбиться на мириад осколков. Потому что тогда, может быть, я смог бы так же, как он, вскочить на ноги и, точно по волшебству, снова стать целым – а потом броситься бежать.

2: Бездна

До двенадцати лет я был обычным мальчишкой – может быть, чуть более стеснительным и не таким непоседой, как большинство, но вполне счастливым и здоровым. Больше всего мне нравились всякие электрические и электронные штуки, и у меня явно был к ним врожденный талант, потому что моя мать доверяла мне чинить розетки в одиннадцать лет, а к тому времени я уже несколько лет собирал электрические контуры. Благодаря своему дару я без проблем встроил кнопку перезагрузки в родительский компьютер и соорудил систему сигнализации, чтобы защитить свою комнату от младших брата и сестры, Дэвида и Ким. Оба были полны решимости взять штурмом мое крохотное царство, наполненное конструкторами «Лего», но единственным живым существом, которому я разрешал входить туда, не считая родителей, была наша маленькая рыжая собачонка по имени Паки, которая бегала за мной по пятам повсюду.

За последние годы я много чего наслушался во время бесконечных встреч и консультаций у врачей, поэтому знал, что в январе 1988 года я пришел домой из школы, жалуясь на боль в горле, и после этого больше в школу не возвращался. В последующие недели и месяцы я перестал есть, подолгу спал среди дня и жаловался на болезненные ощущения при ходьбе. Тело мое начало слабеть, поскольку я перестал им пользоваться. То же самое происходило и с сознанием: вначале из памяти стали выпадать факты, потом – привычные действия, например, я стал забывать полить свой бонсай, а под конец не помнил даже лиц людей.

Чтобы помочь вспоминать, родители подарили мне рамку с семейными фотографиями, которую я носил с собой повсюду, а моя мама, Джоан, проигрывала мне видео с изображением отца, Родни, каждый день, когда он уезжал на работу. Но их надежды на то, что повторение не даст воспоминаниям ускользнуть из моего сознания, оказались бесплодны. Моя речь постепенно разрушалась, я забывал, кто я и где я. Свои последние слова я произнес, лежа на больничной койке, примерно через год после того, как заболел.

– Когда домой? – спросил я у мамы.

Ничто не помогало: мышцы мои становились дряблыми, конечности сводили судороги, а пальцы рук и ног скрючились, точно птичьи когти. Вес мой стремительно падал, и родители будили меня, чтобы накормить, не давая мне умереть от голода. Отец придерживал меня в вертикальном положении, а мать ложка за ложкой проталкивала пищу в мой рот, и я инстинктивно глотал. Если не считать этого, я вообще не двигался. Я ни на что не реагировал. Я пребывал в состоянии своего рода бодрствующей комы, необъяснимом, поскольку врачи не могли ни поставить диагноз, ни выяснить, что стало его причиной.

Поначалу медики решили, что мои проблемы имеют психологический источник, и я провел несколько недель в психиатрическом отделении. Только после того как меня, страдающего от обезвоживания, перевели в обычную палату и после того как психологи потерпели неудачу, пытаясь убедить меня поесть или попить, они наконец признали, что моя болезнь имеет физическую природу, а не психическую. Последовали рентгеновские снимки и электрокардиограммы, магнитно-резонансные исследования и анализы крови, меня лечили от туберкулеза и криптококкового менингита, но никакого достоверного диагноза так и не удалось поставить. На мне пробовали один способ лечения за другим – хлористый магний и калий, амфотерицин и ампициллин – но от них не было никакого толку. Я ушел за пределы той реальности, которую способна понять медицина. заблудился в стране, где живут драконы, и никто не мог меня спасти.

Все, что могли сделать мои родители, – это смотреть, как я день за днем ускользаю от них: они пытались заставить меня ходить, но мое тело приходилось поддерживать на весу, поскольку ноги все больше и больше слабели; они возили меня по больницам всей Южной Африки, с одного исследования на другое, но ни одно из них ничего не обнаруживало; они писали отчаянные письма экспертам из Америки, Канады и Англии, а те отвечали, что их южноафриканские коллеги наверняка делают все возможное.