Эдуард Хруцкий - Тени в переулке Страница 2

Дошло до того, что один из нас поведал группе товарищей, что мы бежали из-под стражи. Это был финал, дальше оставались перестрелка и захват здания НКВД.

До этого мы, слава богу, не дошли.

Прошло много лет. Я успел послужить в армии и интернациональный долг выполнить, как положено, вернуться домой и стать журналистом. И вот однажды к нам в редакцию пришел славный паренек и принес свои воспоминания, как его вместе с дядькой и теткой загребли за «подрыв колхозного строя» и он попал в особую школу для малолетних родственников врагов народа. Вот о том, что происходило за забором этого учебного заведения, и написал свою скорбную историю Виктор Громухин. Напечатать в нашей газете это не удалось, но прочитанное я помню до сих пор.

И вдруг на веселой вечерухе ко мне пришло какое-то странное чувство, меня даже знобить начало: я вдруг подумал, куда меня мог пристроить курчавый парень с одной звездочкой на погоне.

Я взмок от этой мысли, а моя дама обиженно сказала:

– Не надо с гриппом приезжать в компанию.

– Вот я и уеду.

Я приехал домой, взял томик Паустовского и постепенно противная дрожь ушла. Такое со мной случилось один раз в жизни, когда через пятнадцать лет меня догнало чувство ужаса.

Однажды я опубликовал в «Воскреснике» очерк «Переулок прошлого». В нем я рассказал об американской перебежчице Аннабелле Бюкар и ее знаменитой книжке «Правда об американских дипломатах», по которой Сталин дал распоряжение снять великое кинополотно о борьбе с поджигателями войны. Для этой работы и был приглашен Александр Довженко. Фильм назывался «Прощай, Америка». Когда он был практически готов, Аннабелла Бюкар слиняла в Америку, фильм закрыли, Александр Довженко больше никогда и ничего не снимал.

В свое время я очень много слышал о незавершенной работе мастера. Слышал, но не видел. Когда я писал очерк, мне удалось достать видеопленку с этим эпическим полотном. Я смотрел его с ужасом.

Впервые в жизни я понял, что «лучший друг советских кинематографистов» поступил необычайно правильно, распорядившись закрыть фильм. Он спас от позора режиссера Довженко. Лента была похожа на собрание карикатур из журнала «Крокодил». Я уже не говорю о диалогах – просто переложенных на язык кино кусках из фельетонов С. Нариньяни о поджигателях войны.

Но, глядя на экран, я внезапно увидел уходящий из памяти интерьер.

В обожаемом всей гулявой Москвой «Коктейль-холле» Довженко снимал развратный американский бар. Мне было совершенно наплевать, что он хотел этим показать, но главное, в кадре был любезный моему сердцу бар со стойкой и столики вдоль стены. Я даже увидел столик, за которым любил сидеть с девушкой.

Целлулоидная жизнь на экране, люди-тени из целлулоида.

Я остановил пленку, прокрутил ее назад, и исчезли актеры, и в памяти моей появились в зале люди, которых я хорошо знал. Конечно, не со всеми я был коротко знаком, но место это, прославленное от Бреста до Владивостока, стало своеобразным клубом в непростые времена изучения «Марксизма и вопросов языкознания».

В это обиталище радости приходили замечательные актеры, певцы, художники, модные писатели. Ну и, конечно, молодые, рано повзрослевшие ребята.

Весьма примечательна была одна компания. Они всегда приходили вчетвером. Было им лет по двадцать с небольшим. Они были всегда дорого и хорошо одеты по моде того времени. О них говорили – «стильные ребята».

Конечно, с ними приходили девушки, тоже весьма модные и красивые. Компания как компания. Вели себя сдержанно и корректно, были вежливы и внешне расположены к людям. Пару раз мы пили с ними замечательные пунши, а один раз я прошелся с модной четверкой до Козицкого переулка.

Однажды я направлялся к любимому «Коктейль-холлу», и ко мне подошел Боря Благовидов, опер из «полтинника», в миру – 50-го отделения милиции.

– Тебе, парень, надо к нам зайти.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Ты что, специально меня пасешь?

– Считай, что так.

– Кто-то залетел?

– В конторе узнаешь.

«Полтинник» располагался совсем рядом, и мы быстро дошли до отделения.

На втором этаже меня ждали двое.

– Ну садись, садись, паренек, нам потолковать надо. Ты знаешь, что такое МУР?

– Знает, – перебил его второй, – он же племянник Леонида Константиновича.

– Ну давай знакомиться, меня Григорий Чумак зовут, а друга моего Сергей Дерковский. Знакомы тебе граждане по фамилиям?..

Чумак перечислил мне четыре фамилии.

– Нет, – честно сказал я.

– Не крути, паренек, тебя с ними не раз в «Холле» срисовали.

– Так там паспортов не спрашивают.

– Ладно, погляди на фотки.

На стол высыпали кучу фотографий.

Я быстро разобрал эту коллекцию и выбрал четыре фото модной четверки.

– У нас к тебе один вопрос. Видел ли ты у них оружие?

– Нет.

– Твердо?

– Твердо.

– Все, парень, ступай веселись, но если кого из них увидишь – позвони.

– Обязательно. У вас что, свои стукачи кончились?

В 1958 году, когда я попал в МУР, случайно узнал историю модной четверки.

Поезд «Владивосток – Москва» подходил к столице. По существующим правилам, все посетители за час до прибытия на вокзал из ресторана выпроваживались. Официанты сдавали остатки выручки директору, который готовил деньги для инкассаторов.

Посетители ушли, только компания железнодорожников еще доедала биточки и допивала портвейн. Официант все время торопил их. Наконец, они рассчитались и пошли к выходу.

Официант, получивший деньги, отправился сдавать их директору, который в маленьком купе со столом и сейфом пересчитывал по новой кучу денег.

Поезд из Владивостока шел почти десять дней. Народ с востока ехал денежный: рыбаки, моряки торгового флота, шахтеры, золотодобытчики, народ, любивший погулять и легко расстававшийся с копейкой. Поэтому к концу поездки выручка зашкаливала за весьма внушительную сумму.

Официант постучал условным стуком в директорскую дверь и почувствовал рядом с ухом холодную сталь пистолетного ствола.

– Тихо или башку расшибу.

Директор открыл дверь, и в кабинет-купе рухнул официант с разбитой головой, сам руководитель вагона-ресторана тоже получил сильный удар в висок рукояткой пистолета и отключился.

Когда поезд, отдуваясь, въехал под эстакаду столичного вокзала, в вагон прыгнули двое инкассаторов и милиционер.

Кабинет директора был заперт. На стук никто не реагировал. Открыли дверь служебным ключом-тройником и увидели два окровавленных тела. Деньги исчезли.

Как и положено, на место происшествия прибыли представители железнодорожной милиции. В те годы она была одним из подразделений МГБ, поэтому задачи у них были специфические. Приехавший на место преступления зампрокурора транспортной прокуратуры предложил создать совместную группу с МУРом.