Федор Архипенко - Записки лётчика-истребителя Страница 2

В конце концов выбор пал на меня и лет с четырех я стал жить у дедушки Николая и бабушки Натальи. Они меня полюбили: я был неизбалованным, послушным и покладистым, с малых лет не чурался крестьянского труда, находил в нем удовлетворение и даже свои радости. Между тем я подрастал, а вопрос о школе представлялся сложным. Ведь ближайшая школа — семилетка была в пятнадцати километрах в деревне Воротынь.

К моему счастью, в 1929 году в поселке Большевик построили четырехлетнюю школу, куда я и поступил учиться. Учился я легко, хотя никто мне не помогал, дедушка Николай и бабушка Наталья были неграмотные. Когда я окончил четвертый класс дедушка отвез меня в город Бобруйск к своим знакомым, где я был принят в 5-й класс 6-й семилетней школы.

Так, на двенадцатом году жизни началась моя самостоятельная жизнь. Теперь приходилось не только учиться, но и заботиться о пропитании. Тогда же я начал играть в футбол, навсегда проникся динамизмом и многогранностью этой игры. Пока позволяло время и здоровье, играл сам, позднее урывками, но с большим удовольствием следил за игрой мастеров, хотя болельщиком какой-то отдельной команды никогда не был.

Дедушка Николай почти еженедельно навещал меня, привозил что-нибудь из продуктов или передавал через односельчан.

Я хорошо успевал по математике, а по остальным предметам учился на «тройки» — «четверки». Летние каникулы проводил в деревне. К этому времени коллективизация в Белоруссии заканчивалась, а дедушка Николай вступил в колхоз в числе первых.

Работая в колхозе, я зарабатывал за лето по девяносто трудодней, чем гордились и дедушка, и бабушка. Проявлял я и кой — какие организаторские способности, помню, гордился, что старшие со мной считаются, с уважением выслушивают, а порой и соглашаются с моими предложениями.

Особенно любил я возить сено в город — для сдачи государству. Обычно в субботу вечером мы уезжали колонной (8 — 10 возов), к концу воскресного дня возвращались домой. Сдачу сена я проводил быстро, проявляя организаторские способности и заслужив уважение приемщиков сена, чем укреплял свой авторитет в глазах односельчан. Помню, что большое удовольствие доставляли мне совместные поездки на рынок на моей любимой лошади по кличке Вороной. За несколько лет работы на ней я ни разу не ударил ее кнутом, да никогда и не было в том необходимости. Конь этот помнил меня, радостно ржал, когда я появлялся даже после многомесячного перерыва, слушался малейшего движения, слова и, как мне порой казалось, даже мысли.

В 1933 году мой отец с семьей переехал в деревню Беларучи Логойского района Минской области, в один из приграничных колхозов. Остались в Бобруйске мы вдвоем с сестрой Юлей, которая заканчивала ФЗО при фанерном комбинате им. С. М. Кирова.

В Логойске у меня появились еще сестра и брат Николай. Брат Иван к тому времени уже служил в армии на границе под Перемышлем в танковой части, Аркадий где-то учительствовал в начальной школе в Минской области и тоже был призван в армию в начале войны.

В первый же день войны отец и мать с детьми на повозке выехали из Логойского района и, что удивительно, сумели вернуться в Поболово, где поселились в доме бабушки Натальи, дед к тому времени умер.

Пытаясь соблюсти хронологию событий и проследить судьбы немногих близких мне людей, позволю себе небольшое отступление.

Вспоминается случай, произошедший в то время, когда мы, несколько мальчишек, купались в Березине, потом пробежали около километра по берегу, затем по течению поплыли до места, где оставили одежду, и когда оставалось плыть метров десять — двадцать, судорогой у меня свело ноги и левую руку, я пошел ко дну. Изгибаясь всем телом вынырнул, крикнул и опять ушел под воду, когда выскочил второй раз, то знакомый парень — Болес Соколовский, подхватил меня и вытащил на берег. После этого случая воды я боялся как огня и дальше 10 метров от берега никогда не заплывал. В 1953 году я встретил Болеса в Волковыске, где проходила моя военная служба и где он, как оказалось, работал в больнице хирургом. Встреча была радостной, особенно для меня, ведь он был моим спасителем.

В августе 1936 дедушка Николай привез меня в Могилев к своему брату Евдокиму Ивановичу, бывшему там, как я уже писал, директором железнодорожной школы. Нас радушно встретил сам дедушка Евдоким, его жена — тетя Ксения и их дочери Галя — ученица 10 класса и Наташа, которая только готовилась идти в школу.

Вскоре я стал учиться в 8 классе, что было непросто, ведь моими сверстниками были в основном те, кто с детства учился в русской школе, я же 7 классов закончил в белорусской школе. Труднее всего давались мне русский и немецкий язык. Жизнь в чужой, хотя радушной и гостеприимной семье, вдали от дома, угнетала меня и поэтому в 9 класс я перевелся в Бобруйск, в 1-ю Сталинскую школу, сняв угол (койко-место) неподалеку от школы.

…В один из осенних дней 1937 года в нашу школу пришел представитель Бобруйского аэроклуба техник Василевский, провел беседу с учениками старших классов, рассказал о реальной возможности овладения сказочной летной профессией. Неудивительно, что все мальчики нашего 9 класса записались у него. Пошли на медицинскую комиссию. Медкомиссию прошли, однако, лишь несколько учеников, а остались учиться в аэроклубе только двое — я в летной группе и Николай Пинчук в технической. Остальные не смогли преодолеть родительского вето, профессия эта в то время казалась крайне опасной и мальчишек из благополучных, по тем временам зажиточных семей, в авиацию шло немного.

Лично я мечтал стать летчиком лет с шести, с тех пор, как увидел самолет, севший на вынужденную посадку в 5–6 км от нашего поселка. Дело было зимой, самолет приземлился на лыжах. А два летчика в меховых комбинезонах, унтах и летных шлемах с очками окончательно потрясли мое воображение. Живя в Бобруйске, где был военный аэродром, я нередко любовался как летают самолеты, во все глаза смотрел на встречавшихся на улицах летчиков, бывших в моем представлении полубогами.

Когда я уже начал заниматься в аэроклубе, начштаба сообщил мне, что не нашли моей справки о прохождении медкомиссии и предложили пройти ее вторично. Вот тут и произошло недоразумение: всех врачей я прошел снова, но терапевт не допускал меня «на летчика», только на «техника». Это был самый сильный удар судьбы, нанесенный мне в то время. Однако через два дня я снова пошел к этому врачу и убедил его, что первый раз прошел медицинскую комиссию «на летчика», здоров и страстно желаю им стать. Врач, по-видимому сжалился надо мной и удовлетворил мою слезную просьбу, дав заключение «годен к летной службе». Вот этим заключением мне и открылась дорога в авиацию. Позднее выяснилось, что анкета о прохождении мною медкомиссии была украдена из аэроклуба родителями ребят, которым не разрешили там учиться из-за боязни, что они могут погибнуть, т. к. были случаи, когда самолеты в районе Бобруйска разбивались.