Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте Страница 2

Пасторат стоит боком к дороге, и из его окон открывается вид вниз, на церковь. Получается, что этот дом, церковь и школьное здание с башенкой образуют три стороны неровного прямоугольника, четвертая сторона которого остается открытой и выходит на вересковые пустоши. Внутри прямоугольника помещается заполненное надгробными памятниками кладбище, а также маленький садик, или дворик, у дома священника. Войти внутрь можно через вход, расположенный посредине дома, а от него тропинка заворачивает за угол и пересекает небольшую поляну. Под окнами – узкая клумба, за которой много лет ухаживают, хотя и без особого успеха: на ней все равно вырастают только самые неприхотливые растения. Кладбище окружает каменная ограда, вдоль нее растут бузина и сирень; оставшееся пространство занимают квадратный газон и посыпанная гравием дорожка. Двухэтажный дом построен из серого камня, крыша покрыта плитами, чтобы противостоять ветрам, способным сорвать более легкое покрытие. Возведен он, по-видимому, лет сто назад. На каждом этаже имеется по четыре комнаты. Если посетитель подходит к дому со стороны церкви, то справа он видит два окна кабинета мистера Бронте, а слева – два окна гостиной. Все в этом доме говорит о прекрасном вкусе и исключительной опрятности его обитателей. На ступенях – ни пятнышка, стекла в старомодных рамах блестят, как зеркала. И внутри и снаружи опрятность достигает, так сказать, абсолюта – полнейшей чистоты.

Как я уже сказала, церковь располагается выше большинства деревенских домов. Еще выше находится кладбище, где теснятся высокие прямые памятники. Часовня или церковь считается старейшей постройкой в этой части королевства, хотя по внешнему виду сохранившегося здания этого не скажешь. Исключение составляют два восточных окна, которых не коснулись перестройки, а также нижняя часть колокольни. Внутри по виду колонн можно заключить, что их возвели до воцарения Генриха VII2. Вероятно, в стародавние времена на этом месте стояла «филд-кирк», или часовня, а записи в книгах Йоркского архиепископства свидетельствуют о том, что в 1317 году в Хауорте уже была часовня. Тем, кто интересуется датой основания, местные жители показывают следующую запись на одном из камней в церковной башне:

Hic fecit Cænobium Monachorum Auteste fundator. A. D. Sexcentissimo3.

Другими словами, надпись утверждает, что церковь построена еще до принятия христианства в Нортумбрии4. Уитейкер утверждает, что причина появления этой ошибки заключается в том, что некий малограмотный камнерез неправильно скопировал надпись, сделанную во времена Генриха VIII5 на соседнем камне: «Orate pro bono statu Eutest Tod»6.

В наше время любой антиквар знает, что молитвенная формула «bono statu» всегда относится к здравствующему. Я подозреваю, что это единственное христианское имя было ошибочно принято камнерезом за «Austet» вместо «Eustatius», а слово «Tod» было неправильно прочитано как арабская цифра «600», хотя это слово вырезано весьма четко и прекрасно читается. На основании этой нелепой претензии на древность местные жители развернули борьбу за свою независимость и потребовали, чтобы бредфордский викарий сам назначал священника в Хауорт.

Я привожу этот фрагмент, чтобы стало понятно то ошибочное основание, которое породило смятение, происшедшее в Хауорте примерно тридцать пять лет назад, о чем я при случае расскажу подробнее.

Внутри убранство церкви самое обыкновенное: оно не слишком старо и не слишком ново, чтобы заслуживать отдельного описания. Скамьи для важных лиц сделаны из черного дуба и отгорожены друг от друга высокими перегородками, на дверцах которых белыми буквами написаны имена владельцев. Нигде не видно ни медных памятных досок, ни роскошных гробниц в виде алтарей, ни памятников, только справа от деревянного стола, заменяющего в реформаторской церкви алтарь, вделана в стену доска со следующей надписью:

Здесь покоятся останки Марии Бронте, жены преподобного П. Бронте, бакалавра, священника в Хауорте.

Ее душа вознеслась к Спасителю 15 сент. 1821 года на 39-м году жизни.

«Потому и вы будьте готовы, ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий» (Мф. 24: 44).

А также покоятся здесь останки Марии Бронте, дочери вышеупомянутой, умершей 6 мая 1825 года на 12-м году жизни,

а также Элизабет Бронте, ее сестры,

умершей 15 июня 1825 года на 11-м году жизни.

«Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18: 3).

Также покоятся здесь останки Патрика Брэнвелла Бронте,

умершего 24 сент. 1848 года в возрасте 30 лет.

А также Эмили Джейн Бронте,

умершей 19 декабря 1848 года в возрасте 29 лет,

сына и дочери преподобного П. Бронте, приходского священника.

Этот камень посвящен также памяти Энн Бронте,

младшей дочери преподобного П. Бронте, бакалавра,

умершей в возрасте 27 лет[1] 28 мая 1849 года

и похороненной в старой церкви в Скарборо.

В верхней части этой доски строчки разделяют большие интервалы: когда делались первые записи, поглощенные горем домочадцы не думали о том, что надо оставить место и для имен тех, кто еще был жив. Но по мере того как члены семьи уходили один за другим, строчки теснились, а буквы мельчали и сжимались. После записи о смерти Энн места уже ни для кого не осталось.

Однако еще одной из того же поколения – последней из шести рано лишившихся матери детей – предстояло последовать за всеми, чтобы покинуть на земле в полном одиночестве своего отца. На другой доске, расположенной ниже первой, к скорбному списку была добавлена следующая запись:

Рядом с ними покоятся останки Шарлотты, супруги преподобного Артура Белла Николлса, бакалавра, и дочери преподобного П. Бронте, бакалавра, приходского священника.

Она умерла 31 марта 1855 года на 39-м году жизни.[2]

Глава 2

Для лучшего понимания истории жизни моей дорогой подруги Шарлотты Бронте читателю следует познакомиться с весьма своеобразным характером людей, среди которых прошли ее ранние годы и от которых и она, и ее сестры получили первые жизненные впечатления. Поэтому, прежде чем продолжить свой труд биографа, я представлю читателю общую характеристику населения Хауорта и близлежащей местности.

Даже жители соседнего графства Ланкастер удивляются необыкновенной силе духа, которую выказывают йоркширцы и которая придает им весьма примечательные черты. Волевые качества сочетаются у них с редкой самодостаточностью, придающей им вид столь независимый, что он способен даже отпугнуть приезжего. Слово «самодостаточность» я использую в расширительном смысле. Йоркширцы из области Уэст-Райдинг7, кажется, с рождения отмечены такой смышленостью, упрямством и силой воли, что каждый из здешних уроженцев полагается только на самого себя и никогда не надеется на помощь соседа. Те редкие случаи, когда кто-либо просил о такой помощи, порождали сомнение в ее целесообразности: достигнув успеха, человек становился зависим от других и вынужден был переоценить свои собственные силы и энергию. Местные жители принадлежат к тем сообразительным, но недальновидным людям, которые с подозрением относятся ко всякому, чья честность не являет собой доказательство мудрости. Практические качества человека ценятся здесь очень высоко, но чужаков встречают подозрительно и ко всякой новизне относятся с недоверием, которое распространяется даже и на добродетели. Если добрые качества не дают немедленного практического результата, то их отвергают как негодные для этого мира, в котором нельзя ничего достичь без усилий и борьбы, особенно если это качества, относящиеся к размышлению, а не к действию. Страсти в душе йоркширца сильны, и причины этого залегают очень глубоко. Однако эти страсти редко выплескиваются наружу. Грубых и диковатых местных жителей едва ли можно назвать любезными в обращении. Разговаривают они отрывисто, а их манера речи и выговор непривычному человеку, скорее всего, покажутся грубыми. Таковы черты их характера. Одни из них, по-видимому, обязаны своим появлением традициям вольности, присущей горцам, а также уединенности их края, другие могут быть обусловлены их происхождением в древности от грубых скандинавов. Однако в то же время йоркширцы весьма восприимчивы и обладают чувством юмора. Всякий, кто решится поселиться среди них, должен быть готов к тому, что услышит про себя совсем не лестные, хотя и правдивые, замечания, высказанные, как правило, уместно и ко времени. Пробудить чувства у них непросто, но, если удается, эти чувства сохранятся надолго. Отсюда происходят такие качества, как крепость дружбы и верность своему господину. Чтобы узнать, в каких формах обычно проявляется последнее, достаточно перечитать те страницы «Грозового перевала», где говорится о герое по имени Джозеф.