Александра Толстая - ДОЧЬ Страница 2

Увы, их отношения отнюдь не были идиллическими. Нетерпимый, взрывчатый характер Саши иногда проявлялся в бестактных выходках, ранящих старого больного писателя, и без того измученного тяжбой жены с ненавистным ей Чертковым. Он очень болезненно относился к необдуманным поступкам и словам дочери, и между ними происходили бурные сцены с объяснениями и упреками, обычно заканчивавшиеся примирением. Об одной из них, вероятно, самой горькой, рассказала в своих воспоминаниях Александра Львовна: «Не нужно мне твоей стенографии, не нужно, — вдруг со слезами в голосе как–то глухо сказал отец и, упав на ручку кресла, заплакал».

Она многажды слышала от отца: «Мне нужна твоя любовь». И он ее сполна получил. Не случайно младшая дочь, единственная из близких, была посвящена в тайну его «ухода», помогла в спешных сборах ночью 28 октября 1910 года, знала о его местопребывании, по его зову приехала в Шамордино и вместе с ним проделала крестный путь до Астапово. Все дни и ночи смертной болезни отца Саша находилась возле него, ухаживала за ним и, переходя от надежды к отчаянию, всячески стремилась предотвратить роковой исход.

Потеря того, кто был для нее большим другом, учителем, наставником, явилась для нее огромным горем. Она словно потеряла почву под ногами. «Годы после смерти отца и до объявления войны были самыми тяжелыми в моей жизни. При нем — у меня не было своей жизни, интересов. Все серьезное, настоящее было связано с ним. И когда он ушел — осталась зияющая пустота, заполнить которую я не могла и не умела», — такие невеселые думы владели ею в ту пору. К тому же удручал разлад с близкими: вынесенный на страницы газет спор с матерью за право владеть автографами Толстого, сданными ею в 1892 году на хранение в Румянцевский музей, закончившийся только в ноябре 1914 года в пользу Софьи Андреевны, разрыв с Чертковым, к которому была ранее расположена, а ныне распознала в нем много вероломного, эгоистического, и наконец, одиночество в семье, не сочувствовавшей ее действиям и воззрениям.

Выход из личной драмы принесло бедствие всенародное. Разразилась война, и Александра Львовна поняла, что ее место там, где льется кровь, страждут люди, которым она нужна. «Сидеть дома сложа руки было немыслимо… Я не могла сидеть дома, я должна была участвовать в общей беде», «Я решила идти сестрой милосердия», — так объясняет она сделанный ею выбор.

Удивительная и почти фантастическая военная биография Александры Львовны отмечена мужеством, непреклонностью воли, проникнута пафосом милосердия, особенно к низшим чинам. С первых же страниц книги читателя поразит размах ее неутомимой деятельности: в санитарном поезде на Северо—Западном фронте она оказывает первую помощь тяжелораненым солдатам, доставленным прямо с передовой; на Турецком фронте в 1915 году — выхаживает, рискуя заразиться сама, опасно больных сыпным тифом; на Западном фронте — организует школы–столовые для детей беженцев, используя при этом опыт Толстого в работе на голоде в 1892 году. Наконец, как уполномоченный Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам, организует крупные летучие санитарные отряды. В госпитале, куда сестра милосердия попала, став жертвой газовой атаки на одном из участков фронта, до нее дошло встревожившее ее известие о Февральской революции. Обстановка в армии резко изменилась, началось брожение в войсках, падала дисциплина, происходило размежевание на различные политические группировки, графский титул вызывал подозрения и недоброжелательство, и Александра Львовна поняла, что ее работа затруднена и практически не нужна.

В декабре 1917 года она в звании полковника с тремя Георгиевскими медалями вернулась в Ясную Поляну. Тотчас же перед дочерью Толстого открылось широкое поле деятельности, исполненной высокого смысла. Недавно томившая ее «зияющая пустота» исчезла. Она всю себя посвятила увековечению памяти отца. Еще в 1911 году она вместе с В. Г. Чертковым выпустила трехтомное издание «Посмертных художественных произведений Л. Н. Толстого» и на гонорар согласно желанию отца выкупила яснополянскую землю и передала крестьянам. Теперь, по возвращении, Александра Львовна вдохновилась возникшим в кругу сподвижников писателя замыслом — подготовить и выпустить первое серьезное и самое полное собрание его сочинений. «Приехала дочь Саша с проектом нового издания Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого»[6], — помечено в Ежедневнике С. А. Толстой 14 февраля 1918 года. Сразу же приступили к делу. «С утра я с Сашей занялась передачей ей и Сереже прав на рукописи, их снятием фотографически и раздачей отдельных сочинений для разработки»[7], — свидетельствует Софья Андреевна, а спустя месяц она вручила Саше ключи от тех 12 ящиков с рукописями, из–за которых–то и разгорелся между ними упомянутый выше конфликт.

Преклонение перед национальным гением России сотворило чудо: вокруг холод, голод, разруха, гремит гражданская война, а небольшая группа ученых, таких, как А. Е. Грузинский, А. А. Шахматов, М. А. Цявловский, Н. К. Пиксанов, Сергей и Александра Толстые, юрист Н. В. Давыдов и «скромные дамы», у которых все в прошлом, переступали порог отведенной им в Румянцевском музее комнаты, разбирали, систематизировали, выверяли беспорядочно сложенные в ящики бесценные автографы писателя. «Музей не отапливался, — читаем в мемуарах Александры Львовны. — Трубы лопались, как и везде. Мы работали в шубах, валенках, вязаных перчатках… Стужа в нетопленом каменном здании, с насквозь промерзшими стенами… хуже, чем на дворе», и невзирая на такие ужасные условия, «забывая холод и голод, мы читали новые сцены… «Войны и мира»… радовались как дети, когда удавалось разобрать трудные слова… Работа увлекла решительно всех». Сергей Львович с сестрой выверяли тексты дневников, «бесконечное число раз» прочитывая их, «находя все новые и новые ошибки». Трудились все самоотверженно, бескорыстно, подвижнически, на одном энтузиазме. Все составленные описи, приведенный в порядок систематизированный архив, исправленные от ошибок переписчиков тексты были использованы при подготовке фундаментального 90-томного Полного собрания сочинений Толстого.

У Александры Львовны, к великому ее сожалению, бывали вынужденные прогулы, лишавшие ее возможности посещать музей, вчитываться в страницы с неразборчивым отцовским почерком. Она находилась, говоря языком писателя, «на примете у синих»: дважды подвергалась обыску по подозрению в хранении тайной типографии, в контрреволюционной деятельности; один из них повлек ее первое и недолгое пребывание в тюрьме на Лубянке. В марте 1920 года ее арестовали по делу политической организации «Тактический центр», а в августе 1920 года Верховный революционный трибунал приговорил ее к трем годам заключения в концентрационный лагерь в Московском Новоспасском монастыре. Вина же дочери Толстого состояла лишь в том, что она предоставляла квартиру для заседаний и ставила самовар его участникам[8], за это «преступление» ее лишили свободы, обрекли на бездействие, непосильный труд, унижения и оскорбления. Доведенная до отчаяния, в надежде на спасение узница Новоспасского лагеря набрасывает черновик письма к В. И. Ленину, который сохранился в ее архиве.