Василий Соколов - Избавление Страница 2

Возглавлявший команду военных старшина умудрился забраться на третью полку, под самый потолок, где проходила отопительная труба. За нее-то и пристегнул себя старшина ремнем, чтобы не свалиться.

К Верочке, как и вообще к девчатам, ехавшим в вагоне, относились по-разному: одни парни держались от нее на почтительном расстоянии, косясь, словно на жалящие колючки, другие пытались откровенно обхаживать. В вечернюю пору все чаще из угла доносились девчачий визг и шлепки. И тогда старшина начальническим голосом окорачивал: "Но, но, потише! А то иначе..." Что будет иначе, он недосказал, и, забираясь на верхотурье, наказал команде держать себя в рамках приличия.

Пассажирам его повелительный тон нравился, и лишь одна женщина, пышногрудая, держа в зубах заколку и расчесывая волосы, посетовала:

- Дуже хлопцам охота погуляты. Як що пошлють на вийну, и вспомныть буде нема чого... Гуляйте, диты! - добавила она.

Смех прошелся по вагону, а сидящий у окна старичок нацелился стеклышками пенсне на женщину в серых валенках и плисовом саке, который она не снимала, хотя в вагоне было натоплено, и спросил нарочито деловым тоном:

- А, извиняюсь, собственный опыт передаете?

Та метнула на него очами:

- Який такий опыт?

- Ну, про любовь и каково ее значение в жизни цивилизованных людей, съязвил старичок.

- Шось таке несуразне кажете, - отмахнулась женщина в плисовом. Мабуть, сам за жиночими спидныцями волочився... Тому и с панталыку сбиваешь?

- Извиняюсь, кого? - уставился старичок.

- Та вон тех, що сидять, - кивнула женщина в сторону девушек. - Вин сам, бисова душа, охочий...

- До вашего пола? - переспросил старичок, в голосе его слышались не то издевка, не то брошенный вызов. - Без этого не обойтись. Я влюблять умею, ко мне так и льнут женщины. Хотите испытать? - плутовато прищурился он.

- У вас, мабуть, уже того... - Женщина в плисовом склонилась к нему и, шепнув что-то, вогнала его в краску. Старичок примирительно скомкал перепалку.

Повременив, Верочка спросила у женщины в плисовом:

- Вы, наверное, домой едете?

- Эге, дивчинко. Да лякаюсь*, мабуть, германец порушил ридну хату.

_______________

* Л я к а ю с ь - пугаюсь (укр.). (Здесь и далее примечание

автора.)

- Где же, извиняюсь, ваш благоверный? - озабоченно спросил шутивший до того старичок в пенсне.

- Чоловик? Проклятуща война так приспичила, що и попрощатися не смоглы, бо германец на ближнем шляху уже гремив танками.

Старичок поглядел на нее, качая головой сочувственно. Он засуетился, хотел что-то сделать, куда-то пойти, но вновь притих, горестно глядя на женщину.

Этого старичка в пенсне Верочка знала еще раньше, по заводу. Вот только фамилию забыла, потому что все Звали его просто дядя Ксенофонт.

Смолоду Ксенофонт в литейном работал, по старости ему на отдых полагалось, но в войну какой же может быть отдых. Правда, теперь он занимал, как говаривал сам, охранную для жизни людей-должность инспектора по технике безопасности и был строг до невозможности: стоило ему увидеть в цехе, скажем, оголенный электропровод или захламленную площадку в проходе между станками, как он составлял акт, требовал наказать виновных. И всюду его собственной рукою были намалеваны плакаты со скрещенными костями под черепом...

Теперь они ехали в подшефную дивизию, которая действовала где-то на Украине.

Увидев старика как бы в ином свете - какой же он хороший, чуткий! Верочка не преминула заметить:

- Дядя Ксенофонт, а вы какой-то другой. Вроде вас подменили!

- Какой, хочу знать? И кто подменил?

- С вами ехать - просто радость! И строгости в вас той нет, одна доброта осталась.

- Ты уж извини меня, ежели обижал... - будто прося прощения за прошлое, за то, что именно на нее же, на Верочку, накричал однажды, когда она противилась отключить плитку в остуженной комнате с промерзлыми углами.

Сейчас он предложил ей вечерять вместе, девушка поупрямилась ради приличия и все же подсела к столу. Позвали и женщину в плисовом саке. Она поначалу отнекивалась:

- Спасибочки, ридни. Не одна я - с диткамы. Там, в той половине лежать, - и указала рукой в конец вагона.

- Так давайте ваших хлопцев сюда, - сказал дядя Ксенофонт, и сам сходил за ребятами, привел их.

Были они диковатые, рано повзрослевшие; один - в заячьей огромной шапке, в маминой кофте с длинными, подвернутыми рукавами, а другой постарше - в ветхом пиджачке нараспашку и картузе с кривым козырьком.

- Ой, в картузе-то! Уши небось отморозил? - посочувствовала Верочка.

- Та привычни мы, - отвечал старший, которого звали Никитой. - А як почую морозно, то виттираю вухо... - И он принялся докрасна растирать ладонью ухо.

- Дурный, а зараз наще? Не люто... - остепенила его мать.

Дядя Ксенофонт усадил ребят на свое место, заставив Верочку немного потесниться. Сам же присел на составленные сундучки, порезал крохотными дольками колбасу, разложил всем по ломтику хлеба. Ребята смотрели на колбасу жадными глазенками, но притрагиваться не смели.

- Берите, берите, - приговаривал дядя Ксенофонт. - Когда покончим с войною, досыта наедимся, а пока... - он развел руками и, повременив, спросил как бы походя:

- Не рановато снялись? Наскучило у нас?

- Дуже гарно и на Урале... Да ночами не сплю, сумую*... - отвечала женщина. - Охота побачить ридный край, що там робиться, як люды... Дочка затерялась там... Дуже гарна, на вас похожа, - говорила женщина, глядя на Верочку. - Ну и в гости поихала, в Белолуцк. А германец уже шлях переризав. Боимося за дочку... - закручинилась она.

_______________

* С у м у ю - грущу (укр.).

Ее Перестали спрашивать: зачем бередить сердце Матери. Ксенофонт лишь обронил как бы ненароком:

- Война окаянная все карты спутала! Как бы жили сейчас припеваючи!

- Дуже хлопцев жалко, не пожили и смерть приймають, - вздохнув, добавила женщина.

При этих словах Верочка поугрюмела, и на ее щеках пятнами расплылась бледность. Щурясь, она отрешенно посмотрела за окно.

- Алешка давно не пишет. Что с ним? - приглушенным голосом проговорила Верочка. Она силилась вспомнить, когда была получена от него последняя весточка с фронта, и выходило, что писем не было уже третий месяц, а раньше каждую неделю слал... - Ни слуху ни духу. Уж не в беде ли?.. - терзаясь, добавила Верочка и почувствовала себя дурно, склонила голову на расставленные ладони.

Ее горести обеспокоили и женщину в плисовом. Она скорбно вздохнула, глядя на дивчину, тихо поднялась и увела детей. Старшина сказал, обращаясь к Верочке почему-то в третьем лице, что, может, девушку укачало в вагоне, - всякое бывает! - то пусть скажет, - сходим за водой, дадим, если надо, таблетки от головной боли, в конце концов позовем медсестру - есть же дежурная медичка в поезде.