Петер Нойман - Черный марш. Воспоминания офицера СС. 1938-1945 Страница 2

Затем от фланговых формирований отделяются по шесть знаменосцев и движутся в направлении парней из группы Зомстера. Когда они становятся лицом к лицу, резкая команда приводит их в стойку «смирно».

Берлми, дирижер оркестра, подает знак.

Волнующая, величественная и раскатистая мелодия песни о Хорсте Весселе сопровождает медленное склонение знамен.

Посерьезневший Шир, глядя прямо перед собой, произносит соответственные слова клятвы.

Все шарфюреры, положив указательный и средний пальцы на древка знамен, повторяют за ним:

– Клянетесь ли вы в том, что, подобно своим предкам, рыцарям священной Германской империи, будете всегда помогать другим немцам, которые являются вашими братьями? Будете ли вы бесстрашно защищать женщин и детей? Готовы ли помогать другим в беде? Готовы ли целиком посвятить себя идеям немецкого дела?

– Клянемся!

Рев голосов заполняет просеку, несется ввысь среди темных сосен, заглушая птичий щебет и жужжание насекомых. Клятва хранить верность четыре года несется эхом от дерева к дереву, от долины к долине, постепенно затихая на берегах текущей вдали реки Хафель.

– Клянетесь ли вы в любых условиях и даже при угрозе смерти сохранять верность клятве, которую дали своим руководителям, стране и фюреру – канцлеру Адольфу Гитлеру?

– Клянемся!

Берлми снова поворачивается к оркестру.

Начинают играть трубы, саксофоны и флейты, бить барабаны. Они исполняют волнующую песню Deutsch mein Bruder («Немец мой брат»), за которой следует мощная, торжественная мелодия Deutschland über alles («Германия превыше всего»).

Длинная трель свистка, и все закончено…

Шир снова салютует, подняв правую руку в приветствии. Он быстро спускается по ступенькам с трибуны и садится в «Опель-капитан». Почти одновременно машина трогается с места.

Толпа уже рассеялась. Она необычно молчалива.

Некоторое время мы не можем говорить, стараясь сохранить в памяти все, что происходило, подобно фотоизображению в объективе.

Лишь когда Ранке начинает орать как сумасшедший, мы покидаем ряды.

Мне кажется в этот момент, что Ранке совершил святотатство, что он разбил прекрасную и вечную мечту, мечту, которая вознесла нас под мелодии труб и звон литавр к вершинам славных подвигов, совершенных отцами и дедами на Марне (в 1914 и 1918 гг. – Ред.) и под Седаном. (В 1870 г., где капитулировала французская Шалонская армия Мак-Магона вместе с императором Наполеоном III. – Ред.) Мечту, которая позволила нам увидеть собственными глазами героическую атаку «уланов смерти», несущихся на врага с пиками наперевес.

Стиснув зубы и сжав пальцами кинжал, я повторяю слова надписи, выгравированной на рукоятке:

– Treue bis auf dem Tod (Преданный до смерти).

Именно это первое значительное событие в моей взрослой жизни подсказывает мне мысль о ведении дневника.

Вначале я хотел написать в форзаце тетради прекрасным готическим шрифтом «Журнал записей молодого немца о своей эпохе». Поразмыслив, решил, что это слишком претенциозно. Поэтому отказался от какого-либо заголовка.

Большинство курсантов школы Шиллера вели подробные записи всех своих мыслей и поступков. До сих пор я считал это смехотворным занятием или, в лучшем случае, пустой тратой времени.

Но затем изменил свое мнение.

Возвратившись воскресным вечером домой из Хафельского леса, я рассказал отцу о своем намерении. Отец рассмеялся и явно счел меня глупым юнцом. Он ничего не понял и в своем возрасте вряд ли был способен повысить свои интеллектуальные способности…

Отец всегда был чем-то недоволен, сварлив и озлоблен. Возможно, потому, что с возрастом понял: в основном его жизнь не удалась.

Мой дед был почтальоном, и, поскольку имел четырех детей, отцу не было позволено завершить образование. У него было нелегкое детство с начальным образованием и чередой скучных малооплачиваемых работ. Жалкая карьера, тоскливая жизнь, гнусное существование.

Его беспокоила лишь одна мысль: кто завтра будет кондуктором на пассажирских поездах на железной дороге Киль – Берлин? Причем кондуктором в вагонах второго класса! Вот таким был мой отец. Поразительно, с каким трудом родители приходят к пониманию того, что их заурядное жизненное положение оказывает сильное влияние на поведение и мировоззрение их детей.

Таким образом, убогий образ жизни отца, естественно, способствовал формированию у меня многих комплексов. Какое ужасное унижение общаться с друзьями, происходящими из семей, которые по социальному статусу выше положения твоей семьи!

Карл фон Рекнер, Михаэль Стинсман, Мици Брюдле и другие…

– Но разве ты не придешь, Петер Нойман, в воскресенье к нам домой? Мы прекрасно проведем время!

Пошли они к черту! Почему я должен принимать их приглашения только для того, чтобы они продемонстрировали превосходство своего социального положения и роскошную обстановку у них дома?

К тому же тот, кого приглашают, должен возвратить долг гостеприимства.

Но как я смогу пригласить на Хейлигенгассе, 37 Карла, Михаэля или Мици?

Моя мать, с вечно мокрыми руками, покрасневшими от стирки, принимая сына полковника, графа фон Рекнера, должна будет вытереть руки о фартук, прежде чем пригласить его в свою убогую кухню…

Я предвижу все это.

– Входите, дорогой! Я только уберу белье с плетеного кресла, и вы сможете сесть…

Лена, смешная девчонка!

Ей восемнадцать лет, на год больше, чем мне. Блондинка с узким лицом, с телом, отвечающим необходимым параметрам, и, помимо всех этих чудных качеств, обладающая таким обворожительно стервозным характером, какого я не встречал прежде.

Она, возможно, была неравнодушна к томным и дерзким взглядам Карла, а также к тому забавному состоянию постоянной меланхолии, которое он на себя напускает.

Мой брат Клаус не может смотреть на него без надувания щек и разных шуток в адрес его жеманных манер.

Клаусу только десять лет, но, по слухам, ходящим в Виттенберге, он настоящая гроза всего района от Бранденбурга до Гольштейна. Менее года он был «пимпфе» (так звали подростков от десяти до четырнадцати лет, состоявших в Deutsches Jungevolk – организация «Немецкая молодежь». – Ред.). Тем не менее сейчас он уже достиг звания юнгшафтфюрера.

Не знаю, обязан ли он этим своим исключительным способностям к разрушению и дезорганизации, которые действительно феноменальны, или он реально обладает качествами лидера. Но факт остается фактом: его карьера поразительна.

Отец объяснял мне однажды, что офицеры обнаружили у брата свойство, необычное для ребенка его возраста. Он с поразительной легкостью мог определить любого еврея, который не носит желтой звезды.