Николай Долгополов - Ким Филби Страница 2

Тут может возникнуть вопрос: неужели Филби не видел «изъянов» дела, за которое боролся? Осмелюсь заметить, что даже широким массам советских людей преступный характер сталинизма приоткрылся лишь в середине 1950-х годов. И только к началу 1990-х выявилась общая картина того, что же на самом деле представляет из себя коммунистическая доктрина — на практике, а не в теории, ибо в идеях равенства, социальной справедливости и т. д. не то что нет ничего предосудительного — они благородны и вечны. А что делать, если, находясь, как Филби, в «глубоком подполье», не знаешь реалий советской жизни, связан добровольно данным честным словом, уже внес весомый конкретный вклад в дело защиты СССР от фашизма и к тому же постоянно сталкиваешься с грязными методами работы западных спецслужб по подрыву СССР и советского влияния в мире?

Я вынужден попросить извинения за этот монолог, самоуверенно произнесенный в защиту Филби. Может быть, он в этом не нуждается и его мотивы были иными. Тем не менее хотелось привлечь внимание к внутренней трагедии этого, по моему глубочайшему убеждению, кристально честного, порядочного человека.

Его отношения с боссами из КГБ, несмотря на внешнее благополучие, складывались в Москве отнюдь не однозначно, и это почувствует вдумчивый читатель. Да, был почет по «высшему разряду» (вплоть до пышной панихиды в Центральном клубе им. Дзержинского), были теплые отношения с Андроповым, контакты с начальником разведки Крючковым и личная дружба с целым рядом чекистов различного ранга — от высокопоставленных руководителей до молодых оперативных работников.

Но было и другое. Филби, например, еще в период своей активной деятельности каким-то шестым чувством ощущал, что практически все его советские «контролеры» репрессированы. По приезде в Москву он наткнулся на непонимание своей действительной ценности в качестве уникального источника информации о деятельности западных спецслужб. Был в начале 1980-х годов период, когда молодых учеников из «семинара Филби» отстраняли от контактов со своим учителем под предлогом того, что тот, по мнению «высокого руководства», критикует советскую действительность. Были, наконец, и откровенно беспардонные или профессионально неграмотные действия со стороны отдельных лиц, порой его опекавших.

Я не говорю уже о советском быте, окружавшем привыкшего к западному комфортному образу жизни англичанина, — об этом не скажешь лучше, чем рассказала Руфина Ивановна.

Тем не менее Ким Филби с достоинством вынес и это последнее выпавшее на его долю испытание. Все проблемы — повторюсь, во многом благодаря поддержке преданной Руфины — оставались за кадром, и публика, даже близкие друзья, видела перед собой только «легендарного» и «несгибаемого».

Наблюдая за этим явлением в течение тринадцати последних лет жизни Филби, я часто задавался вопросом: почему же все-таки большинство англичан, с которыми мне приходилось сталкиваться, интуитивно, как бы «про себя» уважают и даже гордятся им? Потом вдруг осенила догадка: они, наверное, видят в Филби олицетворение того, что у них с детства ассоциируется с проявлением собственного своего национального характера, с тем, что делает англичанина именно АНГЛИЧАНИНОМ. Может быть, все дело в вышеупомянутой цельности характера, врожденном чувстве достоинства, не позволяющем идти на сделки с собственными убеждениями, каким бы испытаниям человек ни подвергался? В гордости, не позволяющей стать предателем, отказаться от сознательно избранного пути, и стремлении довести начатое дело до конца? Иными словами, в знаменитом английском «Му word is my bond»[1], адекватном нашему «Береги честь смолоду». Ким Филби свою честь сберег и ни разу, ничем не предал своих убеждений. Однако ошибочными оказались не его убеждения, а, как мы теперь знаем, нечто совсем другое.

Он был на редкость скромным, сдержанным, тактичным и мудрым человеком. Оптимистом по натуре, хотя и осторожным в проявлениях своего оптимизма. Таким Ким Филби запомнился и Руфине Ивановне, и мне, и, думается, большинству окружавших его в Москве людей.

М. Богданов, полковник Службы

внешней разведки России в отставке,

ученик Кима Филби

От автора. Да, были люди

Англичанин Гарольд Адриан Рассел Филби, известный всему миру под именем Ким, был великим советским разведчиком.

Почти за двадцать лет, что пишу о разведке, мне не приходилось встречать примеров того, чтобы иностранец, да еще представитель высшего света, столько совершил для нашей страны. Возможно, были люди даже более самоотверженные, но их отдача, принесенный результат никак не соотнести с тремя десятками лет работы Кима, лишь поворотом изменчивой судьбы не ставшего руководителем Сикрет интеллидженс сервис, британской разведки, одной из самых сильных, квалифицированных и агрессивных спецслужб мира.

Хотя, кто знает, возможно, где-то и в каких-то неведомых архивах хранятся дела советских, российских агентов, которые сделали еще больше — но пока же нет, не предъявлено на свет божий разведчика, равного Филби. Помещенные в приложениях документы, рассекреченные специально для этой книги серии «Жизнь замечательных людей», выпущенной к столетию Кима Филби, дают определенное представление о масштабах его работы.

А вообще, о Киме Филби написано больше двухсот книг, снято бесчисленное количество игровых и документальных фильмов. Однако о двадцати пяти годах, проведенных Филби в Москве, известно было до обидного мало. Да и откуда, если вся жизнь его в советской столице проходила под грифом «Совершенно секретно»? Что делал он на своей новой родине с 1963-го — после бегства из Бейрута и до кончины в 1988-м? Могу твердо сказать, что по правде все было не так, иногда совсем не так, как представлялось и его поклонникам, и его недоброжелателям.

Знаю это, ибо мне любезно разрешили встретиться с теми, кто хорошо знал Филби, кто с ним работал и у него учился. Среди собеседников и действующие, и вышедшие в отставку сотрудники Службы внешней разведки Российской Федерации в разных чинах — от майора до генерал-лейтенанта. Единственным и сразу же выдвигаемым условием было — только никаких имен… Объяснять причины этого требования не буду.

Встречи с Руфиной Ивановной Пуховой-Филби, самым близким и родным человеком для разведчика, дали неожиданно много. Она превратилась в главного поводыря в этом сооруженном Филби хитросплетении двух жизней — профессиональной, закрытой, и сугубо личной. 18 лет в браке, глубокая обоюдная любовь, светлая память о муже… Сколько эпизодов, фактов — и выводов. Здесь, надеюсь, Ким Филби предстанет для читателя в новом, совсем новом облике. И совсем не в таком, в каком его представляли иностранные авторы, иногда и в переведенных на русский язык произведениях.