Маргарита Смородинская - Маяковский и Брик. История великой любви в письмах Страница 2

Из стихотворения «Ко всему» (впервые опубликовано в августе 1916 года в альманахе «Стрелец» под названием «Анафема»)

И Владимир Маяковский, и Лиля Брик были очень эффектными. Они нравились людям, буквально притягивали их к себе своим обаянием.

У меня в душе ни одного седого волоса, и старческой нежности нет в ней! Мир огромив мощью голоса, иду – красивый, двадцатидвухлетний.

«Облако в штанах»

Вот как описывает Соня Шамардина Маяковского, с которым познакомилась в 1913 году, когда Владимиру было 20 лет:

«Высокий, сильный, уверенный, красивый. Еще по-юношески немного угловатые плечи, а в плечах косая сажень. Характерное движение плеч с перекосом – одно плечо вдруг подымается выше и тогда правда – косая сажень.

Большой, мужественный рот с почти постоянной папиросой, передвигаемой то в один, то в другой уголок рта. Редко – короткий смех его.

Мне не мешали в его облике его гнилые зубы. Наоборот – казалось, что это особенно подчеркивает его внутренний образ, его «свою красоту».

Особенно, когда он – нагловатый, со спокойным презрением к ждущей скандалов уличной буржуазной аудитории – читал свои стихи: «А все-таки», «А вы могли бы?», Красивый был. Иногда спрашивал: «Красивый я, правда?»

Его желтая, такого теплого цвета кофта. И другая – черные и желтые полосы. Блестящие сзади брюки с бахромой. Руки в карманах…

Он любил свой голос, и часто, когда читал для себя, чувствовалось, что слушает себя и доволен: «Правда, голос хороший?.. Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего»… Льется глубокий, выразительный, его особого, маяковского тембра голос».

Вот что писала Мария Никифоровна Бурлюк[2] о Маяковском, с которым ей довелось пообщаться в сентябре 1911 г.:

«Маяковский тех уже далеких лет был очень живописен. Он был одет в бархатную черную куртку с откладным воротником. Шея была повязана черным фуляровым галстухом; косматился помятый бант; карманы Володи Маяковского были всегда оттопыренными от коробок с папиросами и спичками.

Маяковский был высокого роста, со слегка впалой грудью, с длинными руками, оканчивающимися большими кистями, красными от холода; голова юноши была увенчана густыми черными волосами, стричь которые он начал много позже; с желтыми щеками лицо его отягчено крупным, жадным к поцелуям, варенью и табаку ртом, покрытым большими губами; нижняя во время разговора кривилась на левую сторону. Это придавало его речи, внешне, характер издевки и наглости. Во рту юноши уже тогда не было «красоты молодости», белых зубов, а при разговоре и улыбке виднелись лишь коричневые изъеденные остатки кривеньких гвоздеобразных корешков. Губы В. Маяковского всегда были плотно сжаты.

Решимость, настойчивость, нежелание компромисса, соглашательства. Часто в уголках рта вздувались белые пузырьки слюны. В те годы крайней бедности поэта – в уголках рта делались заеды.

Это был юноша восемнадцати лет, с линией лба упрямого, идущего напролом навыков столетий. Необычайное в нем поражало сразу; необыкновенная жизнерадостность и вместе, рядом – в Маяковском было великое презрение к мещанству; палящее остроумие; находясь с ним – казалось, что вот ступил на палубу корабля и плывешь к берегам неведомого.

Из-за надвинутой до самых демонических бровей шляпы его глаза пытливо вонзались во встречных, и их недовольство ответное интересовало юношу. – Что смотрят наглые, бульварно-ночные глаза молодого апаша!.. А Маяковский оглядывался на пропадавшие в ночь фигуры.

Трудно сказать, любили ли люди (людишки никогда) Владимира Маяковского… Вообще любили его только те, кто знали, понимали, разгадывали, охватывали его громаднейшую, выпиравшую из берегов личность. А на это были способны очень немногие: Маяковский «запросто» не давался.

Маяковский-юноша любил людей больше, чем они его».

А вот как описывает Лили ее сестра Эльза[3]:

«У нее был большой рот с идеальными зубами и блестящая кожа, словно светящаяся изнутри. У нее была изящная грудь, округлые бедра, длинные ноги и очень маленькие кисти и стопы. Ей нечего было скрывать, она могла бы ходить голой, каждая частичка ее тела была достойна восхищения. Впрочем, ходить совсем голой она любила, она была лишена стеснения. Позднее, когда она собиралась на бал, мы с мамой любили смотреть, как она одевается, надевает нижнее белье, пристегивает шелковые чулки, обувает серебряные туфельки и облачается в лиловое платье с четырехугольным вырезом. Я немела от восторга, глядя на нее».

А такой Лилю увидела в 1914 году балерина Александра Доринская:

«Среднего роста, тоненькая, хрупкая, она являлась олицетворением женственности. Причесанная гладко, на прямой пробор, с косой, закрученной низко на затылке, блестевшей естественным золотом своих воспетых… «рыжих волос». Ее глаза… были карими и добрыми; довольно крупный рот, красиво очерченный и ярко накрашенный, открывал при улыбке ровные приятные зубы. Бледные, узкие, типично женские руки, с одним только обручальным кольцом на пальце, и маленькие изящные ножки, одетые с тонким вкусом, как, впрочем, и вся она, в умелом сочетании требований моды с индивидуальностью подхода к ней. Дефектом внешности Лили Юрьевны можно было бы посчитать несколько крупную голову и тяжеловатую нижнюю часть лица, но, может быть, это имело свою особую прелесть в ее внешности, очень далекой от классической красоты».

О невероятном обаянии Лили Брик свидетельствует один интересный факт. В 1924 году у Маяковского в Киеве был роман с Натальей Рябовой. Вполне естественно, что девушка испытывала заочную неприязнь к Лиле Брик. После гибели Маяковского Наталья Рябова не желала общаться с Лилей, считая ее виновной в трагедии поэта. Работая над подготовкой собрания сочинений Маяковского, она поставила условие – никакого общения с Лилей. Однако встреча все же произошла, и Наталья Федоровна после первой же беседы попала под обаяние прежней соперницы. До конца жизни они оставались подругами. Свои воспоминания о Маяковском Н. Рябова посвятила Лиле.

Лиля Юрьевна Брик. 1914 г.

А вот что рассказывала о Лиле Брик Галина Катанян, женщина, которую в 1938 году муж бросил из-за Лили:

«Мне было двадцать три года, когда я увидела ее впервые. Ей – тридцать девять.

В этот день у нее был такой тик, что она держала во рту костяную ложечку, чтобы не стучали зубы. Первое впечатление – очень эксцентрична и в то же время очень «дама», холеная, изысканная и – боже мой! – да она ведь некрасива! Слишком большая голова, сутулая спина и этот ужасный тик…