Алексей Рыбин - «Кино» с самого начала и до самого конца Страница 2

Ничего особенно страшного мы не ждали — всё-таки трое нас, да и народу полно вокруг, но и радости огромной от такого внимания к себе не испытывали. И вот ситуация подошла к кульминации и свершилось разрешение. Один из парней подошёл к нам и преувеличенно вежливо попросил одну, а если можно, две гитары, «попеть пару песен». Мы, не долго думая, с ходу разрешили воспользоваться одним из инструментов, прямо вот так — напористо и даже с некоторой назойливостью пошли навстречу его просьбе. Ошалев от такой коммуникабельности, юноша изысканно пригласил нас за свой столик. Мы приняли приглашение и подсели к добрым молодцам.

Прослушав пару каких-то до боли знакомых песен, мы мягко прекратили выступление самодеятельных артистов, сказав, что нам, пожалуй, пора на пляж. Но до желанного пляжа в тот день мы так и не дошли. События повернулись, как всегда, неожиданным образом.

За столом все печально замолчали. Нам стало совершенно очевидно, что за возможность продолжать приобщаться к миру прекрасного наши соседи по столу способны пойти на достаточно крутые и смелые поступки, что нам вовсе не улыбалось. И тут раздался чей-то голос, который вывел всех из создавшегося неловкого положения и решил сразу все проблемы:

— А что вам тут сдалось, в этом вонючем Судаке? Тут в море говно плавает, а у нас, в Морском — полный п…ц! Полчаса на автобусе — поехали, мужики с нами, там и попоём!…

Мужики, то есть мы, немедленно согласились, хотя немного пугала перспектива «там и попоём». Однако настроение всей компании резко изменилось в лучшую сторону — кризис миновал, в воздухе царила атмосфера подлинного дружелюбия и великодушия, да тут и автобус подошёл и остановился прямо у столовой.

В автобусе нам были оказаны высшие знаки внимания, а когда мы сообщили о том, что мы все рок-музыканты «с Ленинграда», знаки внимания были повторены, после чего нас несколько развезло — жара всё-таки. Тут же нам было обещано бесплатное питание в поселковой столовой, где один из наших новых друзей работал поваром, что, надо сказать, было свято исполнено и мы две недели бесплатно обедали в пляжном кафе, а с поваром, которого тоже звали Олегом, прямо-таки подружились по-настоящему — впоследствии он приезжал ко мне в Ленинград со своей молодой женой.

Прибыв в долгожданное Морское, наши проводники быстро куда-то исчезли, так я думаю, за очередной выпивкой, а мы отправились на поиски места, где можно было бы разбить лагерь. Место мы нашли очень быстро — на берегу ручья, который впадал… и так далее, я уже упоминал этот райский уголок. Нам очень понравилось то, что вокруг было много каких-то деревьев и кустов — это решало проблему дров, а в ста метрах от будущего нашего лагеря торчала из земли железяка, которая при подробном рассмотрении оказалась колонкой, выдававшей, при приложении значительных физических усилий, некоторое количество чистой пресной воды. Деревья впоследствии оказались, правда, представителями какого-то невероятного вида (или подвида — как там в ботанике), которые гнулись, да не ломались, да и не особенно-то рубились, а если и рубились, то вовсе не горели, а только смрадно дымили, шипели и извивались, как гады. Из-за этого нам с Цоем, я думаю, в первый и в последний раз в жизни, пришлось к стыду своему, заниматься воровством — мы крали дрова у местных жителей. Прогуливаясь прекрасными жаркими ночами по перспективам посёлка, мы прихватывали невинно по одному-другому чурбачку из тех, что нерадивые хозяева иногда забывали затащить за забор. Но вернёмся к нашим ночным концертам.

Поскольку круг развлечений в посёлке Морское в то время был достаточно узок, население его выжимало из каждого вновь прибывшего максимум удовольствия. И вот, только мы успели не без труда поставить палатку и сунуть в ручей заветную бутылку водки, с помощью которой собирались отметить начало отдыха, за нами пришли. Пришли и предложили прогуляться. С гитарами. И привели нас на небольшой местный Бродвей. А там нас уже ждали. И сделали нам, как говаривал Марлон Брандо, предложение, от которого мы не могли отказаться. Таким образом жители посёлка Морское оказались первыми слушателями группы, которая стала впоследствии называться «Кино».

Мы играли часа по четыре без перерыва, используя в качестве допинга всё то же сухое вино, кричали так, что из дверей дискотеки, что работала неподалёку, выглядывали любопытные любители Валерия Леонтьева, а в тёмной дали лаяли собаки, мяукали кошки и коты и давала о себе знать всякая прочая живность.

На первом таком импровизированном концерте нам была оказана высокая честь в виде присутствия среди слушателей самого Петровича — лидера молодёжных группировок Морского, как стали говорить десять лет спустя. Петровичу мы понравились, и он подвёл резюме:

— То наши парни.

Вообще это был очень интересный человек. Неопределённого возраста, весь покрытый татуировкой, он единственный во всём посёлке был обладателем джинсов «Ливайс» и итальянских тёмных очков, которые он не снимал даже по ночам. Возможно, он и спал в них, как «Блюз брадерз». Несмотря на маленький рост и сухощавость, он обладал чрезвычайной физической силой и, что нам очень в нём импонировало, практически не употреблял в разговоре матерных выражений, хотя от его вежливости порой становилось жутковато. Это был настоящий крёстный отец маленькой местной мафии. Цой даже перенял у него на какое-то время манеру знакомства с девушками, которая отличалась замечательной простотой, лаконичностью и достоинством. Обычно Петрович сидел на лавочке у входа в дискотеку и обращался к проходящим мимо дамам:

— Девушка, потанцуйте, пожалуйста, со мной, ежели вы не хотите завтра уехать с Морского…

Из нашего тогдашнего репертуара Петровичу больше всего понравилась песня Бориса Гребенщикова «Электрический пёс». Он её окрестил «Песней про Блядей» и вежливо попросил повторить. Мы повторили, а потом Цой запел мифовскую «Чёрную субботу». Это произведение вызвало у слушателей такую бурю восторга, такие вопли и хохот, что среди их светящихся в темноте лиц неожиданно замаячила милицейская фуражка. «Господи, и здесь они покоя не дают», — одновременно, хотя возможно и в разных выражениях, подумали три молодых артиста.

Об отношениях молодых артистов с милицией сейчас уже можно писать не то что отдельную книгу, а прямо целую энциклопедию — даже не писать, а взять любую из существующих и к каждому слову дать новую статью. Вот у меня, например, есть МСЭ (Малая Советская Энциклопедия) 1930 года издания. Хорошо. Открываю, скажем, на букву «С». Первое слово, которое вижу — «Селезёнка». Пишу — место, которое было наиболее сильно поражено у моего друга Пини при избиении его добровольной комсомольской дружиной в Ленинградском Дворце молодёжи в 1981 году. Сильным ударом комсомольской ноги приведена в полную негодность и удалена хирургически. Смотрю, к примеру, букву «И». Ага — «Изнасилование». Пишу — процесс, которому была подвергнута моя знакомая Н. (здесь — без имён) постовым ГАИ, когда пыталась пересечь «стопом» Среднерусскую возвышенность. «Г» — «Горло». Удар в горло я получил в 1979 году в одном из московских «Опорных пунктов» от молодого человека в штатском за то, что он счёл меня похожим на хиппи. Фамилия молодого человека — Радугин — после удара он мне представился, вероятно, для пущего устрашения. Как я впоследствии узнал, он был грозой худых бледных волосатых юнцов и их немощных подружек. Кто ты теперь, Радугин — демократ, консерватор, за Горбачёва ты или за Ельцина?… А может быть, ты уже депутат — народный избранник, а может быть, ты уже где-нибудь в Верховном Совете? Счастья тебе!