Альфред Кейзерлинг - Воспоминания о русской службе Страница 2

Граф Альфред Кейзерлинг

Предисловие к русскому изданию

Мой прадед по материнской линии, граф Альфред Кейзерлинг (1861–1939), дворянин из балтийских немцев, состоял на российской государственной службе в качестве чиновника по особым поручениям в Восточной Сибири (в Забайкалье) и на Дальнем Востоке. Он инспектировал каторжные тюрьмы; занимался этнологическими исследованиями, выясняя, можно ли привлечь к военной службе бурят и другие коренные народности; в годы Русско-японской войны выполнял дипломатические поручения. В течение ряда лет до I Мировой войны граф Кейзерлинг был Председателем земской уездной управы в Царском Селе — летней резиденции императорской семьи. Бастион Петропавловской крепости, большевистская революция, гражданская война в Сибири, аресты, побег, камера смертников, нелегальное положение — вот испытания, через которые ему пришлось пройти, и события, свидетелем которых он оказался.

Тем ценнее для нас оказываются воспоминания графа Кейзерлинга, написанные живо, ярко и в то же время — насколько память человеческая позволяет — беспристрастно, ведь для графа основной задачей было описывать увиденное как можно более достоверно.

Так как я уже 20 лет живу в России и стал очевидцем многих великих перемен, я особенно ясно осознал актуальность этого документа, запечатлевшего ушедшее время. Ведь сейчас многие в России обращаются к прошлому, к самым истокам нынешних событий, пытаясь осознать, какие из них являются результатом коммунистического влияния, а какие берут начало в докоммунистическом периоде российской истории.

Другой интересный аспект, на который обращает внимание эта книга — тема интеграции балтийских немцев в систему административной власти царской России. Сейчас, когда Россия внимательно присматривается к иностранному законодательному опыту, анализирует и адаптирует теории управления и культурные ценности, проблема противоречия между преклонением перед всем иноземным и одновременным его неприятием и отторжением снова приобретает особую актуальность. Возможно, взгляды и опыт Альфреда Кейзерлинга окажутся интересными для сегодняшних читателей.

Карл Экштайн

Москва, сентябрь 2001 г.

Часть 1

ОБ АМУРСКОЙ КАТОРГЕ

ТРУДНОЕ ЗАДАНИЕ

Когда я, закончив Дерптский университет, проработал год в Петербурге, в министерстве финансов, приамурский генерал-губернатор, генерал-адъютант барон Андрей Николаевич Корф{3}, который в ту пору временно находился в Петербурге, предложил мне занять только что освободившийся пост чиновника для особых поручений. Поскольку такая должность вполне отвечала моим пожеланиям, я с благодарностью принял его предложение. После нескольких недель работы в дорожной канцелярии генерал-губернатора я получил задание срочно выехать в Забайкалье, чтобы уладить конфликт на одном из частных золотых приисков — дело касалось интересов несовершеннолетних наследников.

И вот в июне 1886 года я выехал из Петербурга. В те времена такое путешествие было очень долгим и затруднительным: до Томска я добирался по железной дороге и пароходом через Нижний Новгород, Пензу и Тюмень, а последние 3000 верст до упомянутого прииска — на почтовых, в тарантасе.

Выполнив эту задачу, я ждал дальнейших распоряжений моего начальника, к которому мне надлежало присоединиться на обратном его пути в Хабаровск, тогдашнюю генерал-губернаторскую резиденцию. Я направился в Кяхту, на ближайшую телеграфную станцию; Кяхта — конечный пункт великого караванного пути, соединяющего Россию и Китай, и расположена на монгольской границе. В Кяхте меня ожидала телеграмма генерал-губернатора: «Немедля отправляйтесь на Кару; поручаю Вам временное управление Нерчинским каторжным районом, полковник Потулов{4} с должности снят и арестован. Дознание поручено следователю по особо важным делам. Вам должно взять на себя управление тюрьмами, директивы получать только от меня и отчитываться мне лично. Корф».

Это поручение повергло меня в большое замешательство; с тюремной системой я тогда был еще совершенно незнаком, знал только, что Кара — административный центр Нерчинского каторжного района и расположена на одноименной, весьма богатой золотом реке, притоке Шилки, которая, сливаясь с Аргунью, образует Амур. Вверенный мне район, где находились все кабинетские, т. е. казенные, золотые прииски и иные рудники Забайкалья, охватывал ок. 650 000 кв. км, на этом пространстве и были распределены каторжные тюрьмы. Что до самих каторжников, то до сих пор я видел лишь множество этапных партий, мимо которых проехал на моем долгом пути; и они, и их конвоиры всякий раз вызывали у меня ощущение глубокой печали и безысходности.

Из Кяхты, расположенной у самой границы генерал-губернаторства, до Кары мне предстояло проехать еще ок. 1500 верст. Я совершенно не представлял себе, как подступиться к доверенному мне заданию, а потому сел в тарантас с крайне неприятными предчувствиями и уже спустя несколько часов катил на курьерских почтовых навстречу своему туманному будущему. Курьерская почта следует без остановок со скоростью не менее 18 км в час, и за сутки можно преодолеть 280–300 км — конечно, если тарантас не сломается и не устроит задержки.

На шестой день после отъезда из Кяхты я прибыл в станицу Сретенск на Шилке.

В Сретенске я выяснил кое-какие подробности случившегося в Каре и понял, почему генерал-губернатор откомандировал туда в качестве доверенного лица именно чиновника для особых поручений, хоть он и знал, что этот последний совершенно несведущ в тюремной системе и никакого опыта не имеет. Барону Корфу было важно до поры до времени, пока дело Потулова не разъяснится, отстранить все среднее звено местных инстанций, связанных с управлением каторжными работами. Были все основания подозревать, что главная администрация Забайкальской области в Чите имела причины скрывать эту грязную историю, чтобы самой уйти от ответа, и впоследствии данное предположение оказалось вполне справедливым.

Произошло же вот что. На больших центральных складах в Усть-Каре хранился провиант, необходимый для всего Нерчинского каторжного района, — полный годовой запас, который из западных зерновых областей Сибири свозили в Сретенск, а оттуда весной и летом на больших баржах доставляли по Шилке в Кару. Проезжих береговых трактов тогда не существовало, так что возможность создать запасы имелась лишь в паводок; зимою же провиант на санях развозили по тюрьмам.

Склады представляли собой деревянные постройки и стояли кучно, чуть ли не вплотную друг к другу. Лето выдалось необычайно засушливое, и однажды ночью по неведомой причине склады сгорели дотла. Речь могла идти только о поджоге, потому что все постройки вспыхнули разом; причем поджог устроили так ловко, что гасить было невозможно. Тюремная администрация сообщила, что это не иначе как дело рук специалистов-поджигателей из числа арестантов, поквитавшихся таким образом с полковником Потуловым, который был у них крайне непопулярен. По заявлению самого полковника, в пожаре погибли двое арестантов, что как будто бы подтверждало высказанное им подозрение.