Валерий Пашуто - Александр Невский Страница 2

В ту пору люди не признавали долгого детства и рано видели в сыновьях маленьких мужчин. Средневековые писатели и поэты обошли молчанием этот возраст своих современников.

Незаметно подошло время постригов. Совершил их епископ Симон — видный деятель тогдашнего духовного просвещения. Он — игумен Рождественского монастыря во Владимире, один из авторов «Печерского патерика» п представитель утонченной культуры владимиро-суздальской придворной среды.

Постриги — рыцарский обряд перехода княжича из детства в отрочество. Это всегда торжественное празднество, на которое съезжались княжеские дружинники.

Длилось оно неделями, и князь-отец щедро одаривал собравшихся ко двору вассалов.

Обряд постригов совершался в соборе. Переяславцы гордились Преображенским собором святого Спаса. Это был типично крепостной, простой храм для двора воеводы и прихожан-горожан. Его четырехстолпная квадратная белокаменная глыба несла на себе могучую главу. Он стоял «ак некий символ уверенности, спокойствия, силы. Но был храм примечателен и тем, что сам Юрий Долгорукий ч «исполни» его «книгами и мощями святых дивно».

В соборе маленького князя усадили на высокую подушку. Епископ Симон ножницами подрезал ребенку кудри, После заздравных молебствий будущего воина в присутствии двора и горожан перепоясали мечом и посадили на коня. Конь считался символом силы и мужественности. Когда хотели сказать, что человек болен, говорили: он не может даже «на конь всести». Не зря под угол строящегося дома клали череп коня, а верхняя часть фронтона именовалась «коньком».

Отныне княжич покидал женскую половину, хоромы своей матери княгини Феодосии, и передавался, как было заведено, на руки боярину-воспитателю — дядьке или кормильцу. Им стал Федор Данилович.

В Переяславле при княжеском дворе все жило духом единовластия времен Всеволода Большое Гнездо. Между тем место Руси в средневековом мире решительно менялось.

Приплывшие из Германии и Дании крестоносцы вторглись в Прибалтику, заняли Ригу, Колывань (Таллин), а в 1224 году и Юрьев (Тарту).

Из далекой Монголии империя Чингисхана отправила свои полчища на завоевание Сибири, Средней Азии, Кавказа. В причерноморской степи они сокрушили русских в 1223 году на реке Калке. Суздальский полк тогда чудом уцелел, не поспев к битве. Но ни Липица, ни даже Калка не поколебали веры суздальских князей в то, что именно птенцам Большого Гнезда предстоит бесконечно опекать столы Новгорода и Пскова, Смоленска и Киева, верховодить в Половецкой степи, оборонять Прибалтику.

...Будущее Александра было предопределено от рождения. Он князь, а значит, законовед и законодатель, воин и полководец, праведный христианин и защитник веры, ценитель узорочья искусств и щедрый покровитель его творцов, достойно прославлявших божью и княжую власть. Его воспитала сама придворная среда Переяславля и Владимира — блестящее воинство, приемы послов, одетых в диковинные наряды, кочевых ханов в высоких черных клобуках, булгар в розовых сферических шапках с широкими поперечными гребнями...

Весь этот блеск, все княжеские богатства созидались трудовым людом, который не имел доступа в княжеские хоромы.

Простой народ жил скудно. Русский пахарь-смерд своим трудом кормил и одевал страну. Он не был свободен. Князья, бояре и дворяне, епископы и монастыри владели его землей и отбирали у него в виде оброка большую часть плодов труда. Один с сошкой, а семеро с ложкой, — как говорилось в народе.

Бесправие, бедность, курная изба, убогая соха, постоянный страх перед неурожаем и голодом, разорение от войны — таков был удел крестьянина.

Обширные земельные угодья, дворы с челядью и под невольными холопами, каменные хоромы в городах, состязания витязей и торжественные богослужения, военные походы и пьяные пиры, суд и расправа с непокорными — вот быт и нравы тех, чье благополучие строилось на угнетении крестьянина.

Господствовал такой общественный строй, при котором «богат возглаголеть — вси молчат и вознесут его слово до облак, а убогий возглаголеть — вси на нь кликнуть», — как писал Даниил Заточник, известный публицист того времени.

Подчас борьба угнетенных и неимущих против богатых прорывалась открытыми восстаниями: народ разорял дома воевод, тысяцких, судей в Киеве, Новгороде, Галиче, Владимире, Смоленске... Тогда феодалы оставляли свои междоусобные споры, распри и войны. Мечом княжой дружины, статьей государственного закона — «Русской Правды», крестом православной церкви убивали, карали, стращали простой народ, принуждая его к покорности.

...Сперва Александра учили читать и писать. На Наревской мостовой XIII века в Новгороде, где под вековыми напластованиями земли до наших дней сохранились водопроводы и мостовые, домницы и горны, сошники и мечи, шахматы и лыжи, азбуковники и игрушки и, что особенно примечательно, грамоты, писанные горожанами на бересте, археологи при раскопках обнаружили детский архив — горстку берестяных грамот, исписанных современником князя Александра — мальчиком Онфимом.

Онфим учил азбуку по алфавиту, вырезанному на маленькой можжевеловой дощечке — была своя дощечка и у Александра; Онфим выписывал буквы и слоги на старом днище берестяного туеса и учился ставить свою подпись: «Господи, помози рабу своему Онфиму» — то же, но на залитой воском дощечке, делал и княжич; Онфим писал формуляры деловых писем: «Поклон от Онфима къ Даниле» — княжичу эти формуляры не подходили.

Его учили более изысканным фразам и дидактическим нормам, вроде тех, что приводил в своем «Поучении» детям Владимир Мономах: «Еде и питью быть без шума великого, при старших молчать, мудрых слушать, старшим повиноваться, с равными себе и младшими в любви пребывать, без лукавого умысла беседуя, а побольше вдумываться; не неистовствовать словом, не осуждать речью, не много смеяться, стыдиться старших, с дурными женщинами не разговаривать, книзу глаза держать, а душу ввысь, избегать их; не уклоняться учить падких на власть, ни во что ставить всеобщее почитание» в надежде на воздаяние от бога.

Но к одному у них был общий интерес. Онфим не раз рисовал смешных человечков, а однажды изобразил воина-победителя, поражающего копьем врага, такое изображение было по душе и юному Александру, иначе оно не оказалось бы позднее на его личной печати.

Если Онфим читал по простой, затертой от употребления учебной псалтири, то к услугам Александра были прекрасные рукописи с хитроумными заставками, рисунками, писанными киноварью и золотом, небесно-голубой бирюзовой краской.

Главной книгой была, конечно, Библия. Александр знал ее хорошо, а много позже свободно пересказывал и Цитировал. Поразительна была и летопись — история «в лицах», украшенная такими картинками, что разбегались глаза, на них глядя.