Илья Стогоff - Буги-вуги-Book. Авторский путеводитель по Петербургу, которого больше нет Страница 2

Целый год она сводила царя с ума. Трон был уже почти рядом… а потом царь про нее просто забыл.

Время шло. Петр не возвращался. Деньги кончились. Как-то Гамильтон украла у императрицы триста золотых червонцев. Этого никто не заметил. По наследству после Петра Гамильтон отошла к петровскому денщику, красавцу Ивану Орлову. На следствии девушка потом показала, что первый интим случился у них прямо под деревьями Летнего сада. А уж после Орлова Мария и вовсе пошла по рукам. Мужчинам льстило спать с бывшей царской фавориткой. Горничная потом давала показания, что «хаживали к ней и денщики, и прочие господа, и всякие дворцовые служители».

Два раза она вытравливала собственных нерожденных детей. Третий все же родился, и эта милая женщина задушила его своими руками. Об этом стало известно при дворе. А за аборт в те годы полагалась смертная казнь. Так что, когда во время последнего свидания Мария молила императора о пощаде, Петр ответил:

– Без нарушения божественных и государственных законов не могу я спасти тебя от смерти. Итак: прими казнь и верь, что Бог простит тебя в грехах твоих, помолись только ему с раскаянием и верою…

К эшафоту Мария вышла в белом шелковом платье и черных лентах в светло-серых волосах. Палач перерубил ее тонкую шею с первого удара. Петр поднял голову с грязного эшафота, с причмокиванием поцеловал в губы, потом, держа за волосы, объяснил зрителям анатомическое устройство шеи и распорядился, заспиртовав голову, выставить ее на обозрение в недавно основанной Кунсткамере. Куда дели тело шотландки – неизвестно.

3

Или вот еще случай.

Во времена правления племянницы Петра, государыни Анны Иоанновны, прямо на Невском проспекте были сожжены на костре капитан-поручик морской службы Александр Возницын и коммерсант-еврей Барух Лейбов.

Суть дела в тот раз заключалась в том, что капитан вдруг начал живо интересоваться религиозными вопросами. Прочитав Библию, Возницын обнаружил, что изложенная там доктрина как-то не очень похожа на то, чему учит официальная православная церковь. Некоторое время он размышлял и сомневался, а потом обратился за консультацией к этому самому Лейбову. И тот на конкретных цитатах, как дважды два, объяснил новому знакомому, что если тот хочет достичь вечного спасения, то единственный способ – обратиться в иудаизм.

Сомневался капитан недолго. Раз этого требовало спасение души, он согласился пройти необходимые обряды и даже сделал обрезание. Никто бы об этом и не узнал, но некоторое время после операции Возницын оказался не в состоянии выполнять супружеский долг. Его жена, Елена Ивановна, была удивлена и стала задавать вопросы. Капитан запираться не стал. Продемонстрировал супруге новый внешний вид своих половых органов и попросил, чтобы она выбросила из дому все православные иконы, которые, между прочим, прямо противоречат Библии, в которой есть заповедь, запрещающая изображать Бога.

Насчет того, что евреи ножом касались места, которое Елена Ивановна привыкла считать только своим, смириться она, может, еще и могла бы. Но выбрасывать иконы? Рано утром женщина сходила куда следует и на мужа донесла. Уже к обеду капитан Возницын был арестован, а 15 мая 1738 года после полагающихся пыток вместе с купцом Барухом Лейбовым живьем сожжен на костре. Все его имение по распоряжению императрицы перешло вдове, причем за сознательность ей было пожаловано еще и сто дополнительных крестьянских душ.

Сожжение вероотступников состоялось на углу Невского проспекта и Мойки. Место это вообще с самого начала пользовалось дурной репутацией. Первоначально здесь был выстроен деревянный Гостиный двор: рыночное помещение, внутри которого торговали пенькой и рыбой. Однако всего через несколько лет двор сгорел, причем в огне тогда погибла целая куча народу. Позже, на празднествах по поводу очередного восшествия на престол, под ликующими горожанами обвалился мост через Мойку, и несколько десятков человек утонули. Какое-то время место использовалось для публичных казней. Помимо капитана Возницына здесь же были сожжены на костре некие Петр Петров по прозвищу Водолаз и крестьянский сын Перфильев. Еще позже тут был выстроен деревянный Зимний дворец императрицы Елизаветы Петровны. В нем она и умерла.

Потом дворец перестроили, а потом перестроили еще раз. В таком перестроенном виде здание и дошло до наших дней. Кто только тут не жил! Из окна дворца совсем молоденькая и еще не выучившая русский язык Екатерина II впервые увидела графа Орлова, да и переспали они впервые тоже где-то в бесчисленных комнатах именно этого здания. На квартире, которую тут снимал граф Пален, собирались заговорщики, убившие позже Екатерининого сына, курносого императора Павла I-го. При следующем императоре Александре в доме располагался самый модный ресторан города Talon, о котором Пушкин писал «В Talon помчался он, уверен, что там уж ждет его Каверин». Еще лет семьдесят спустя вдоль фасада тут повадились прогуливаться белобрысые чухонские проститутки, на которых одно время установилось даже что-то вроде моды, а уже в 1990-х в здании открыли дико бандитский найт-клаб, куда, по слухам, развеселая питерская братва вызывала смольнинских чиновников, чтобы те объяснили пацанам, что за хрень творится в городе.

Генерал-губернаторы, французские обольстительницы, евреи-миллионщики, бородатые литературные классики, пижоны во фраках и черт знает кто еще. Если перечислять жителей этого дома, то получится что-то вроде краткой истории императорского Петербурга. Города, который я совсем не знаю. Того блестящего и призрачного Петербурга, жить в котором мне, наверное, совсем бы и не понравилось.

Историю моего города принято начинать с Петра Великого. Как видите, едва начав эту книжку, я тоже несколько раз уже его упомянул. Хотя, на самом деле, сделал я это зря. Дело в том, что Петр основал вовсе не тот город, в котором я живу. Та имперская химера, которая жила в его уродливой маленькой голове, не имеет к нынешнему Петербургу никакого отношения.

Когда-то в желтых петербургских дворцах принимались политические решения, сотрясавшие планету. Наживались состояния с таким количеством нулей, которые не влезали потом ни в одну газетную полосу. Это была столица мира, и на каждом перекрестке этой столицы происходило что-нибудь этакое, рассказ о чем будет обязательно вставлен в школьную программу.

Об этом давно исчезнувшем городе говорили: «Питер бока повытер». Имея в виду, что город это жесткий, безжалостный, не прощающий ошибок и щедро вознаграждающий лишь самых целеустремленных. Крепкие провинциалы, ловкие девушки, искатели приключений со всех концов земли приезжали сюда, чтобы поразиться величественному блеску, познакомиться с нужными людьми, разбогатеть и сделать карьеру, от которой у потомков кружилась бы голова. Короче говоря, этот город манил всем тем, чем не может похвастаться сегодня.