Иван Арсентьев - Короткая ночь долгой войны Страница 2

Вот то самые потеря "глубинного зрения", земля - плоский блин и так далее, о чем упоминалось выше. Так или иначе, а славного одноглазого летчика не ста-ло. Другого летный мир тогда не знал. И вот, спустя семь лет, в конце 1942 го-да в мировой авиационной практике появилось исключение номер два: русский военный летчик Михаил Прокофьевич Ворожбиев.

Могут задать вопрос: какая в конце концов разница сколько глаз? Важно, чтобы человек хорошо видел!

Оно, конечно... Нынче, в космическую эру, летательные аппараты напичканы электроникой да автоматикой настолько, что можно летать и заходить на посадку вообще вслепую. Летать и заходить, но только не сажать. Начиная с выравнивания, все приходится делать "взрячую". "Земля" тут ничего подсказать не может, даже если бы очень, хотела - не успеет: счет идет на доли секунды. Как сейчас, так и в "древнюю" авиационную эпоху глаза были наипервейшим и наиглавнейшим прибором летчика.

Вильям Пост пилотировал отлично. Михаил Ворожбиев не только отлично  летал - он воевал.

Живут Ворожбиевы втроем: Михаил, его жена Анастасия Андреевна и сын Эдуард. Обязательно каждый год я приезжаю к ним дважды: на День Победы и 7 Ноября.

Я хорошо помню Михаила по фронту с осени 1942 года. Среди нас, поджарых стручков, он выглядел коренастым силачом. Особую зависть вызывали его крепкие, широкие в кисти руки. А плечи? Выскочишь, бывало, на рассвете из землянки умываться, увидишь, как он молодецки лихо растирает свою грудь, свою спину-печь, и досада берет на себя: экое худосочие...

До того, как попасть к нам в штурмовой авиаполк, Михаил успел уже налетаться и навоеваться. Где? На чем? Как ни странно - на учебном У-2, он же "кукурузник", "гроб-фанера", "этажерка" и тому подобное... Но о "фанерно-кукурузных" делах, как говорится, немного опосля...

На войне, как в базарной лотерее: фортуна может улыбнуться, может оскалиться, смотря какую бумажку вытащит морская свинка. Михаилу война "выдернула" судьбу не из лучших. В летном мире считали тогда: коль попал на штурмовик Ил-2, значит...

Нынешнее поколение слышало, конечно, об этих "летающих танках". Они представляли собой грозную воздушную силу. Ил-2 был очень опасен для фашистских наземных войск, его боялись и потому с ним особенно серьезно боролись. Сбивали - страшно вспомнить!

Есть такое паскудное выражение, придуманное штабными крючками: "средняя выживаемость летчика". Арифметика здесь простая: взял полное количество вылетов штурмовой авиации за всю войну и разделил на число летчиков, совершавших эти вылеты. Результат получается - кровь стынет. Уже после войны мы прознали, что сей адский счет, "средняя выживаемость", составлял для истребителя - шестьдесят четыре боевых вылета, для бомбардировщика - сорок восемь, а для на-шего брата. "горбатого", - всего-навсего одиннадцать! Для самого массового вида авиации. Смекаешь, поколение?

Почему же мы несли такие потери? Плохие летчики летали на "илах"? Самолет был скверный, сильно уязвимый? Ни то, ни другое, хотя... Задумал его конструктор Ильюшин как двухместный бронированный противотанковый, оснащенный, кроме бомб, пушек и пулеметов, также ракетами. Для обороны задней полусферы от атак истребителей планировался воздушный стрелок с крупнокалиберным пулеметом, но... Некоторые руководители, имевшие смутное представление о тактике авиации вообще, а нового рода, штурмовой, в частности, решили, что двухместный "ил" советским ВВС не нужен. В серию был запущен одноместный. И вот результат: высота боевой работы полсотни метров, "бреющий полет", скорость триста - триста пятьдесят километров в час - сбивай без опаски! Особенно безнаказанно свирепствовали "мессеры" - сзади лупили так, что щепки сыпались...

На таких самолетах мы с Ворожбиевым и воевали осенью и зимой 1942-1943 года. Лишь весной наконец-то появились братцы-стрелкачи, и война продолжалась менее для нас убийственная.

На фронт Михаил прибыл многоопытным инструктором. Перед войной он был начальником летной части Николаевского аэроклуба. В авиации была, есть и останется навсегда закономерность: чтоб летать хорошо, надо летать много. Уж чего-чего, а летать Ворожбиев умел в любое время суток и в любую погоду. И не только сам умел, но и других учил.

Новую технику - Ил-2 - Михаил освоил в полку за какие-то две недели и стал летать на боевые задания ведомым. Но начальство, узнав, чем он занимался прежде, бесцеремонно прервало его штурмовые дела и вернуло на старый "кукурузник". Ворожбиев доставлял в штабы различные пакеты, развозил, куда прикажут, офицеров связи, а также всякий начальный и подначальный люд.

- Не война, а баловство! Мотаюсь, как трехнутый...- возмущался Михаил, Он трижды обращался к исполняющему обязанности командира полка, упрашивал посылать на штурмовки, а не гонять по донским станицам, по майор Барабоев, прибывший откуда-то после гибели прежнего командира, обремененный неведомыми нам, рядовым летчикам, заботами, занятый по горло служебно-земными делами, отмахивался: дескать, ему лучше знать, чем кому заниматься и кого куда посылать.

Однажды, получая в штабе дивизии очередное задание, Михаил пожаловался комдиву:

- Мне стыдно, товарищ полковник, носить форму военного летчика. Мои това-рищи каждый день летают на смерть, а я...

Комдив посмотрел на него исподлобья, недовольно хмыкнул.

- Ты вот что, товарищ Ворожбиев, брось, громкие слова. Смерть, подвиг... То, что тебе доверили ныне, может быть, и есть самое главное, тот самый под-виг. Немцы напирают огромной массой, - ткнул он пальцем в карту на столе, - а у нас на дивизию всего два десятка "илов". Понимаешь, какие потери огромные? Во имя чего? Да во имя того, чтоб ценой собственной жизни и техники помочь на-земным войскам продержаться подольше на своих рубежах. Летчики выкладываются до предела, я знаю. Они своими глазами видят, что творится на поле боя, ведут разведку. Но как передать данные командованию, когда телефонная и радиосвязь нарушены? Короче, у нас нет другого летчика, который смог бы сработать, как вы.

- Есть! Есть! Я назову нескольких, летают на У-2 не хуже меня.

Комдив поморщился.

- Возможно. Однако речь у нас не о технике пилотирования. Под нами Донбасс, сложный рельеф, паутина железных и прочих дорог, масса населенных пунктов. Попадет сюда не знающий местности и заплачет. Я в свое время летал в этих краях... Летчик, не знакомый с районом, просто не в силах разобраться в такой мешанине. А вы здесь, что карась в своем пруду...

Михаил понял: тут ничего не докажешь. А дела на Южном фронте стали совсем дрянь. Прорыв. Прорыв, осуществленный немцами на огромном протяжении...

Город Шахты лихорадило. Ходила ходуном разбитая мостовая под колесами транспорта, вилась взмученная сапогами черная пыль, храпели обозные кони, бре-ли лениво быки. Там и сям виднелись развалины. На окраине среди низкорослых домишек войска встречала и провожала ребятня с выгоревшими на солнце вихрами, да метались лохматые псы. На северо-западе глухо бухали орудия. В небе - самолетная канитель. Авиаразведка засекла немецкую переправу через Северский Донец возле Каменска. Штурмовой дивизии приказ: раздавить немедленно! Штаб дивизии дублирует приказ в авиаполки. Майор Барабоев рвет и мечет, костит всех, кто под руку попадет. "Уничтожить переправу!" А чем? И на самом деле голова пойдет кругом: исправных самолетов три, уцелевших летчиков два.