А. Шиуков - Война в воздухе Страница 2

Через несколько минут Нестеров был уже недалеко от вражеского самолета, на котором находилось три человека. Австрийские летчики заметили преследование. Испугавшись нашего пилота, решительно наступавшего на них, они повернули самолет в сторону своего расположения и начали поспешно уходить домой.

Однако уйти к себе им не удалось.

Нестеров поднялся выше неприятельского самолета и стал наседать на него сверху, намереваясь таким способом заставить противника опуститься на землю. Неприятель не выдержал и пошел вниз. Но Нестеров, увлекшись преследованием, так сблизился с неприятельским самолетом, что вдруг ударил его в крылья колесами своей машины.

Раздался треск. Машины сцепились на мгновенье и полетели вниз. Австрийский самолет с обломанным крылом был внизу и падал как-то странно, боком, все больше и больше наклоняясь носом вниз. Вот он вдруг повернулся вокруг своей оси, еще и еще раз. А потом, бешено вращаясь, устремился к земле. Машина же Нестерова выпрямилась и с неработающим мотором медленными, плавными кругами пошла на снижение. Но у самой земли она перевернулась. Летчик выпал из нее.

Петра Нестерова нашли недалеко от его разбитого самолета с переломленным позвоночником. Он был мертв. В нескольких километрах от него расшиблись насмерть и неприятельские летчики.

Так безоружный русский летчик Нестеров помешал врагу произвести очень важную разведку. Зга первая в истории воздушная победа стоила ему жизни. Зато своим войскам он оказал большую услугу.

4. Под градом пуль

Вскоре после этого на неприятельских самолетах появились пулеметы. Австрийские и немецкие летчики сделались для нас очень опасными противниками. Но в царской авиации самолеты попрежнему летали почти без вооружения. В лучшем случае выдадут тебе револьвер и скорострельный карабин. Поэтому чаще всего при встрече с врагом мы оказывались в беспомощном положении.

Однажды при полете над неприятельской землей на меня напали два австрийских самолета. Встреча с врагом не была для меня неожиданной — ни один полет на фронте без этого не обходился. Но я совершенно не был подготовлен к бою. В кармане кожаной куртки лежал у меня обыкновенный револьвер, у летнаба была только скорострельная винтовка. Вот и все наше оружие. А у противников моих на каждой машине было по два пулемета и огромное количество патронов. Ничего хорошего не сулила эта встреча.

Неприятельские летчики знали, что на русских самолетах редко бывают пулеметы. Поэтому, заметив мой самолет, австрийцы смело приблизились и сразу осыпали меня целым градом пуль. Положение было безвыходное. О бегстве не приходилось и думать: неприятельские машины были много быстрее моего старенького «морана». Волей-неволей пришлось принять бой.

— Не подкачай, Ванюша! — подбодрил я своего летнаба, сидевшего в самолете за моей спиной.

От меня к нему шли две гибкие трубки — переговорные трубки. С их помощью мы могли разговаривать, даже несмотря на рев мотора и хлопки выстрелов. Та трубка, в которую говорил я, одним концом подходила к моим губам, другим концом была прикреплена к шлему летнаба у самого уха. Вторая трубка одним концом подходила к моему уху, другим — к губам летнаба.

Мой друг сжимал в руках винтовку и был готов открыть огонь в любую минуту. Я стрелять не мог, так как мое место находилось под самым крылом и легко было повредить пулями свой же самолет. Отстреливаться пришлось только летнабу. Я только управлял самолетом и старался занимать в воздухе такое положение, при котором врагам трудно было бы обстреливать нас.

Та-та-та-та-та… — трещали со злобой пулеметы противников.

Та-та, та-та… — деловито, медленно отвечал им наблюдатель из винтовки.

Я не слышал визга неприятельских пуль, но видел, как то здесь, то там в крыльях и корпусе моего самолета появляются небольшие круглые пробоины. Одна пуля попала в рукав моей куртки, другая застряла в стойке у самой ноги.

Мне было не по себе. Очень уж неприятно сидеть в самолете, видеть, как расстреливают тебя из пулеметов почти в упор, и ждать терпеливо, когда пуля поразит тебя в сердце или в голову. В эти минуты я завидовал своему товарищу, который имел возможность отстреливаться от врагов.

Между тем австрийские самолеты налетали на нас, как драчливые петушки, — то сзади, то сбоку, посылая десятки и сотни пуль. Наблюдатель стойко сопротивлялся, пользуясь всяким случаем, чтобы всадить в неприятельские самолеты хоть одну пулю. Но трудно было ему одному бороться с двумя самолетами, которые подходили к нам с разных сторон. В то время как он обстреливал из винтовки одного неприятеля, другой безнаказанно расстреливал нас с противоположной стороны.

Вдруг летнаб наклонился ко мне и, хлопнув по плечу, показал на винтовку и патронную сумку. Я понял, что он расстрелял все патроны, и передал ему свой заряженный револьвер. Но что можно было сделать с семью револьверными патронами!

А тут еще неприятность — вражеская пуля задела один из стальных канатов — тросов, — крепящих крыло к фюзеляжу — корпусу машины. Обрыв троса грозил поломкой крыла, которое и так было сильно повреждено пулями. Казалось, катастрофа неминуема. И чем бы кончилось все это — неизвестно, если бы в это время на горизонте не показался самолет.

Это был товарищ из соседнего отряда. Заметив бой, он вылетел к нам на выручку. У него был пулемет, из которого мог стрелять его наблюдатель.

Мы сразу почувствовали облегчение. Весело затрещал пулемет товарища. Неприятельские летчики развернулись в сторону наступавшего русского самолета и открыли по нему огонь. Начался второй воздушный бой…

Я посмотрел на своего летнаба. Он стоял в кабине, вцепившись руками в борт самолета. По его лицу я видел, что он сильно обеспокоен судьбой нашего товарища. Его беспокойство разделял и я. Наши глаза на мгновение встретились, и мы сразу поняли друг друга: нам надо было немедленно, итти на помощь. Мы были теперь совершенно безоружны. Никакого вреда врагу мы уже не могли принести, но, приблизившись к австрийским самолетам, отвлекли бы на себя внимание одного из летчиков и этим облегчили бы положение товарища. Мы так и поступили.

— Идем! — крикнул я в рупор переговорной трубки и начал разворачиваться в сторону неприятеля.

Но я позабыл в этот миг о том, что самолет мой сильно поврежден. Поворот я сделал очень резко. Поврежденный пулей трос не выдержал и порвался. Под давлением воздуха крыло немного выгнулось и начало колебаться. Ввязываться в бой было бы безумием. Пришлось искать спасения на земле…