Александр Воронский - Желябов Страница 2

Эти краткие сведения Андрей Иванович дал в ответ на призыв Исполнительного комитета. Исполнительный комитет в 1880 г. предложил видным работникам рассказать о своей жизни до начала революционной деятельности. Других материалов, кроме этого незаконченного отрывка, о детстве Желябова нет.

Андрей Иванович рос накануне отмены крепостного права, когда несостоятельность его обнаружилась с полной очевидностью. Желябов был крепостным дворовым. Дворовые обычно видели и знали многое, что крестьянам, жившим на селе, не так "мозолило глаза". Наряду с наружным угодничеством дворовые, естественно, отличались и более высоким умственным уровнем. Недаром отец Желябова выслужился до управляющего. Между тем, зависимость дворовых от барских прихотей и затей была наибольшая. Понятно, окружавшие Желябова взрослые не скупились на рассказы о помещичьих самодурствах, о бесхозяйственности их и дикости. Крепостной быт рушился сверху донизу, критика его была беспощадна. Многое слышал маленький Андрюша, многое он видел и сам. Доходили вести о крестьянских бунтах, о жестоких расправах над мужиками, которые, в свою очередь, нисколько не щадили бар. Слышал он и о позорных военных делах. Война велась где-то совсем поблизости и гул ее из Севастополя доносился до Феодосийского уезда. Проходили воинские части, забредали служилые, очевидцы-обыватели, — и от них можно было узнать как "наших" бьют англичане, французы и даже турки, как топили мы флот свой, какие кругом хищения и казнокрадства и как бравые командиры умеют показывать власть свою над мужиком-солдатом, но не умеют воевать.

Слушал мальчик Андрюша рассказы о добрых и вольных казацких временах, о славной и непокорной, гульливой Запорожской сечи, о гайдамачине, о беззаботной жизни в степях, где ковыль-трава, да древние курганы с закрытыми кладами, а над ними парящие в синем-синем поднебесье орлы, а рядом отары овец, а по дорогам украинцы на волах и пахнет дымом костров, дегтем, степными травами… Казацкая добрая слава!

Он слышал рассказы деда о тайных скитах в поволжских лесах, о бегунах, о покорных людях, готовых за веру свою на любые муки, поверья и преданья о светлых лебяжьих озерах, о разбойниках и мстителях, о расправах над крестьянами царевых слуг, о Пугачеве и Степане Разине.

Старинные книги были в темных кожаных переплетах с синеватой бумагой, титлы и буквы выглядели, как знаки заклятья, а над ними крупная, упрямая голова любимого (деда — все это поражало внимание. У деда — седые брови, своевольные морщинистые губы, пытливые, умные глаза. Дед — начетчик, он знает себе цену; многое, многое знает длиннобородый дед. Как умеет, в меру сил своих, старательно он учит смышленого внука. Не мнилась, не гадалось, не брезжилось деду, кого выходит он священными псалмами. Поля, деревенская работа, общение с природой, с животными, с людьми труда воспитывали смелость, выносливость, находчивость. Андрюша рое мальчиком живым, худым, но здоровым, бойким и впечатлительным. Деревню знал он с детства. Деревенская жизнь укрепляла в нем чувство действительности, которое его никогда не покидало.

ГИМНАЗИЯ

Уездное Керченское училище, куда определил Нелидов Желябова, было переименовано в прогимназию, а еще позже в гимназию, сначала реальную, а затем классическую.

Сведения о гимназической жизни Желябова тоже чрезвычайно скудны. Можно с уверенностью сказать, что он застал в училище порку, "вразумление" линейкой по голове и иные подобные виды обучения. В дореформенной школе они полагались но главу угла воспитания, да и после отмены крепостничества школьников продолжали кормить "березовой кашей", колотушками, ставить на колени, лишать пищи, держать в, карцере. По воспоминаниям современников Желябова, нетрудно представить и прочие условия, в которых он обучался.

В пыльном уездном городе — мелкая, мещанская среда. Гимназия, схожая не то с казармой, Не то с полицейским участком. Директор, инспектор, надзиратели — не то воспитатели, не то сыщики. Самодуры. Лучшие — исполнительные чиновники. Среди преподавателей — люди в футлярах, Передоновы, Иудушки Головлевы, ханжи, лентяи. Многие с причудами; их превосходно подмечают дети и отлично их обращают себе на пользу. На уроках — скука, тоска. Разнообразие вносят школьные проделки… Среди школьников своя замкнутая среда, свое "лыцарство", свои кружки… Увлечение Майн-Ридом, (Купером, Жюль Верном. В биографии, одобренной Исполнительным комитетом, о Желябове-школьнике рассказывается:

"Он был страшный шалун, но прекрасный товарищ и учился очень хорошо. В то время Желябов был худенький, как тростник, высокий мальчик, совершенно не похожий на широкоплечего, мускулистого молодца, каким стал впоследствии.

…На каникулы опять родная деревня, овины, огороды. Дворовые ходят уже "вольными". Это, понятно, отрадно. Но откуда-то доносятся смутные слухи о мужицких бунтах, о том, что крестьян обманули. Говорят, воля-то выходит без земли; помещики сумели захватить лучшие пашни, луга выгоны, водопои; к тому же за волю, за землю крестьянину придется не менее полсотни лет платить выкупные, да и других налогов не оберешься; их по самое темя.

…Поляки взбунтовались против "царя-освободителя". Повстанческие отряды бродят и по Украине, бьются за свою волю, за независимость. Их топят в крови, вешают.

Идут годы, идет ученье. Откуда-то появляются преподаватели, не похожие на своих старых коллег: куда проще, обходительнее. Иногда они не прочь побеседовать с воспитанниками о прочитанной книге, дать совет, чем следует дальше Наняться. Правда, делается это, надо прямо сознаться, с оглядками, трусливо делается: разговоры больше ведутся намеками, с недомолвками, но и от них кое-что остается.

Вольнодумцы растут и среди школьников. В пятом классе бывший дворовый мальчик сходится с Мишей Тригони, который поссорился с учителем и перевелся из Симферопольской в Керченскую гимназию. Миша Тригони будто не чета Андрюше; он сын генерал-майора, мать у него дочь известного "грозного адмирала". Миша рос в полном достатке, хотя и лишился отца рано, девяти лет. Мать, несмотря на происхождение, воспитывала сына в свободомыслии. Она рассказывала сыну о жестокостях царского правительства при "усмирении" Польши, о царях-самодурах. В ее альбомах Миша находил портреты Герцена, Гарибальди. Не надо забывать также, что и Симферопольской гимназии, где раньше учился Тригони, директор устраивал литературные вечера, а старшие классы оканчивал Зибер, впоследствии известный социолог и экономист.

Желябов и Тригони крепко подружились. Вера Николаевна Фигнер про эту пору их жизни сообщает: