Владимир Ленчевский - 80 дней в огне Страница 2

— Наседают? А резерв? Уже израсходован? Трудно? Понимаю, понимаю, но подкрепления дать не могу, нет. Понимаешь, у самого нет. — Взгляд Гуртьева скользит по карте. Минута напряженного раздумья (через лоб протянулась морщина) — и решение принято. — Проведите отвлекающий маневр у железнодорожной ветки, и огня, побольше огня.

Я был там, около этой железнодорожной ветки, или, вернее, около ее остатков. Насыпь изрыта блиндажами, рельсы разворочены снарядами.

Снова телефон.

Полковник сердито насупился и привстал. Хотя его лицо по-прежнему спокойно, все же нетрудно догадаться: случилось очередное, обязательное в сталинградские дни чрезвычайное происшествие.

— Капитан, — резко обращается он ко мне, — в районе второго объекта прорвались фашистские автоматчики. Возьмите разведчиков и уничтожьте их.

Срываюсь с места, выкрикиваю: «Есть, уничтожить! Разрешите идти?», но Гуртьев меня задерживает, быстро и в то же время тщательно объясняет, в каком именно месте просочились гитлеровцы.

Разведчики спят. Спят потому, что каждую свободную минуту сталинградский солдат стремился подарить отдыху. Слово — они на ногах. Осматривая отряд, пересчитываю. Ну и рота — девять человек! Устремляемся на передовую.

Впрочем, понятие «передовая» более чем условное. Сталь сыплется одинаково и в окопы, и в штабную полевую кухню. Продвигаться следует очень осторожно. Враг сверху видит каждый твой шаг.

Где немцы? Как их обнаружить? Объект номер два — большое складское здание завода «Баррикады». Железобетон его стен развалился на глыбы, удивительно непроходимые и путаные. Прежде чем уничтожить автоматчиков, следует их разыскать, а враг коварен, он не показывает себя, но старается обнаружить и поймать на мушку тебя. И еще одно: надо беречь людей, и хотя нас очень мало, в условиях сталинградского городского боя девятка — тоже сила. В полках удручающе пусто.

Если с гитлеровского наблюдательного пункта заметят, тогда держись… Напророчил. Зловеще заскрипел фашистский «ванюша». Каждый метр берега ими великолепно пристрелян, и мины шлепаются почти рядом. Нас, видимо, собрались отрезать от Волги. Выход один — вперед, под обрыв, там не увидят. Маневр удался.

Дальше, как во сне… Непрестанная трескотня автоматов, уже у самой заводской стены бой врукопашную. Враги неосторожно выдали себя. Мы их расстреливаем почти в упор. Крики, ругань — немецкая, русская, украинская, татарская. После — тишина, упоительная, почти музыкально прекрасная.

Правда, вокруг не совсем безмолвно, так просто кажется. Обыкновенная галлюцинация слуха. Стреляют не в нас, а ухо на такое не реагирует. Я лежу на теплой, покрытой мелким щебнем земле… Где-то изредка взрываются мины, большей частью шальные, бросают их, пожалуй, для порядка, но не в цель.

Минута отдыха, и тщательная проческа руин. Никого. Значит, уничтожили. А если кто и остался в живых, не разыскать. Правда, такой притаившийся зверь очень опасен. Он контролирует пути на КП, в медпункт, к реке.

Чуднов ползает взад и вперед, от глыбы к глыбе и призывает:

— Фриц, фриц, хенде хох, Гитлер капут, битте, битте.

Вот и весь запас его немецких слов. Приглашает в плен вежливо, почти нежно. Напрасно — никто не откликается.

Пересчитываем убитых гитлеровцев. Тринадцать. Что за роковое число! У нас убито двое. Итог, несомненно, в нашу пользу, а брови сдвигаются с ненавистью. Свои, русские люди погибли.

У входа в штольню встречаюсь с офицером связи Аргунским.

— Ну, как план ночного поиска? — спрашивает он. — Неужели успели составить?

— Успел не только составить, но и повоевать, — отвечаю грубо. А почему? Аргунский симпатичный человек. Я знаком с ним еще по штабу армии. Видно, характер стал портиться.

Вдруг трушу. До неприличия. Вспоминаю, как полчаса назад чуть не убили. Впрочем, могло случиться и хуже. Могли ранить, например в живот. Боюсь такого. Внезапно нахлынувший страх, вроде озноба после сна, проходит мгновенно. Да и не до личного. А бой продолжается. То и дело у самого входа на КП рвутся мины.

Полковник встретил приветливо. Прежней сухой официальности нет. Он выглядит бодрым, посвежевшим. В ответ на доклад о выполнении задания только кивает головой. И понятно, таких мелких стычек за ночь не перечтешь.

— Поиском займемся завтра, — сказал он, — а сейчас пойдем на наблюдательный пункт.

На НП мое место и по должности. Разведчик — глаза дивизии.

Быстро светает. На востоке над самым горизонтом неподвижно висят похожие на гигроскопическую вату облака. Постепенно они краснеют, словно впитывая в себя кровавые испарения земли. Гуртьев идет медленно, часто останавливается, разговаривая со встречными бойцами и командирами. Он почти со всеми хорошо знаком. Вначале не понимаю: зачем он так делает? Идем-то на наблюдательный пункт по делу. Вскоре понимаю. Прав комдив. Он стремится быть в курсе дел своих подчиненных.

На НП нас встретил офицер-наблюдатель комсомолец Разделов. Четко отрапортовав комдиву, он смешно поджал губы. Получилось так, словно вот-вот прыснет. И только из-за того, что уж слишком молод и жизнерадостен, а старается иметь деловой, «взрослый» вид.

Полковник взял бинокль и осмотрел местность. То же самое делаю и я. Вокруг руины. Много руин, зловещие развалины города. От «Красного Октября» сохранились лишь стены заводских корпусов, от «Баррикад» — тоже. Сейчас там гитлеровская передовая, три фашистские пехотные дивизии. Нас же совсем мало. Справа от Гуртьева — полковник Горохов, он командует группой, в которую вошли остатки полков разных соединений. Горохов сдерживает наступление немцев, стремящихся прорваться от поселка Рынок к Волге. Части Горохова воюют на заводской площадке Тракторного. Слева от нас дивизия, которой командует полковник Батюк, она атакует Мамаев курган. Полки дивизии, которой командует Людников, расположены вперемежку с нашими. Людников, если так допустимо выразиться, «подпирает» Гуртьева.

Полковник опустил бинокль и вздохнул.

— День будет ясный, солнечный, — ни к кому не обращаясь, проговорил он, еще раз вздохнул и, посмотрев на часы, добавил:

— Минут через двадцать прилетят гитлеровские самолеты; вчера они недобомбили Чамова, сегодня, вероятно, продолжат. Зафиксировать разворот, пункт, время, следить за интенсивностью, — последнее уже относилось непосредственно к наблюдателю.

— Есть! — бойко ответил тот.

Я осмотрелся. Над городом клубится дым. Он окутывает верхние этажи домов, ползет над развалинами, коптит небо.

Минут через тридцать слышится нарастающий гул. Вскоре в безоблачном небе чернеют бомбардировщики «Юнкерс-87», прозванные воющими. Под крыльями у них специальные приспособления, издающие страшный вой при пикировании. Впрочем, эти приспособления на нас не производят эффекта — привыкли. Кажется, что бомбардировщики плывут медленно и неторопливо. Вскоре весь воздух наполнился их зловещим прерывистым гудением.