Павел Фокин - Гумилев без глянца Страница 2

Ему нравилось примерять маски и играть роли. Это было в духе эпохи. Но и здесь он был оригинален и самобытен. Театр стал для него не развлечением, как для большинства его современников, а инструментом самопознания. Он брал роль и испытывал ею себя, проверял душу и тело. Все всерьез, никаких декораций и условностей. Даже в детских играх: однажды в доказательство своей «кровожадности» откусил голову живому карасю. Роли Ученика, Несчастного влюбленного, Парижского денди, Морфиниста, Путешественника, Охотника на львов, Издателя журнала, Дон Жуана, Дуэлянта, Синдика, Воина, Гусара, Мэтра, Председателя, Заговорщика исполнялись как вопрошание к судьбе и к себе. Иногда с иронической улыбкой, иногда с гримасой отчаяния. Всегда – как вызов. В этом необычном диалоге с миром рождалось победное знание Поэта.

Как в этом мире дышится легко!Скажите мне, кто жизнью недоволен,Скажите, кто вздыхает глубоко,Я каждого счастливым сделать волен.………………………………Пусть он придет! я должен рассказать,Я должен рассказать опять и снова,Как сладко жить, как сладко побеждатьМоря и девушек, врагов и слово.

Жизнелюб, Гумилев неоднократно писал о своей смерти. С ранних лет. Думал о ней постоянно. В самом этом факте нет ничего исключительного. Каждый человек, достигая определенного возраста, задумывается об этой великой загадке Творца. И каждый находит свой ответ. Для людей нового времени смерть всегда трагична. Разум просвещенного человека не может смириться с гибелью прекрасного тела, острого ума, яркого таланта. Он озадачен бессмысленностью своего труда, опыта, подвига. И в отчаянной тщете длит свое земное существование, выпытывая у жизни «эликсир молодости». Но Гумилев «пришел из другой страны». Да, он «вежлив с жизнью современною», но не более. Он ей – «не пара». Для него

Победа, слава, подвиг – бледныеСлова, затерянные ныне,Гремят в душе, как громы медные,Как голос Господа в пустыне.

И хотя мир Гумилева не лишен изящества, любви, милосердия, его взгляд на жизнь отличается суровой и веселой мужественностью. Да, именно так: взгляд Гумилева – мужественный, честный и радостный одновременно. Мужественный – в его спокойном, строгом и смиренном отношении к жизни. В понимании того, что земля дана человеку во искупление грехов, что это не рай, и действительность сурова. В восприятии земного существования человека как переходного этапа к жизни вечной, как бессмертного огня, пламя которого возжено искрой Божией и не может потухнуть. И потому он так спокоен и мужествен, когда говорит о собственной смерти.

Я, носитель мысли великой,Не могу, не могу умереть.

За порогом смерти – новая жизнь. Гумилев верил в это свято. Верил и знал,

Что в единственный, строгий час,В час, когда, словно облак красный,Милый день уплывет из глаз, –

Свод небесный будет раздвинутПред душою, и душу туБелоснежные кони ринутВ ослепительную высоту.

В этом прозрении и предугадывании нет трагизма. Есть радость – радость быть Божиим творением и участвовать в само́м великом процессе творчества, имя которому – Жизнь.

У зрелого Гумилева есть стихотворение «Рабочий», написанное в годы Первой мировой войны. После расстрела поэта его можно прочитать как некое пророчество.

Пуля, им отлитая, отыщетГрудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,Прошлое увижу наяву,Кровь ключом захлещет на сухую,Пыльную и мятую траву.

И хотя такое ясновидение поражает, все же тема стихотворения иная. В нем нет отчаяния. Эмоционально оно очень сдержанно, здесь чувствуются даже какая-то напряженная обстоятельность и деловитость.

И Господь воздаст мне полной меройЗа недолгий мой и горький век.Это сделал в блузе светло-серойНевысокий старый человек.

Нет, это не видение, не предсказание Кассандры. Это дума, только с особенной размеренностью мысли, ее здравостью и ясностью. В стихотворении отсутствует какой бы то ни было конфликт: и социальный, и метафизический. Выдержанное в скупой, реалистической манере, оно говорит о смирении перед Божественным Промыслом, о жизни как работе, заданной Творцом. У каждого – своя задача и свое поле деятельности: кто-то льет пули, кто-то – подставляет под них грудь. Кто-то слагает стихи. В этом – непостижимая красота и правда Творения.

Удивительно, как сквозь детскую маску Человека-Льва проступает у зрелого Гумилева лицо подлинного имени – Смирения.

Жизненный путь поэта оборвался на дантовской середине. Он шел в гору. Каждая новая книга стихов свидетельствовала о непрерывном духовном росте. «Он постоянно внушал всем окружающим, что поэзия – самое главное и самое почетное из всех человеческих дел, а звание поэта выше всех остальных человеческих званий»[2]. В этом смысле Гумилев был человеком своей эпохи – самой лирической во всю историю России.

Он любил звучные, «занятные» слова: конквистадор… акмеизм… Мадагаскар… В его поэзии, на первый взгляд, так мало русского, народного, а все написанное в «народном стиле» выглядит экзотической стилизацией, порой вызывавшей раздражение. Современник Блока и Есенина, он кажется едва ли не «переводным» поэтом, «изысканным жирафом», каким-то чудом забредшим в «страну березового ситца». Но вот что замечательно – в этом свойстве гумилевской поэзии как раз очень много от национального характера. Русский человек любознателен. Ему забавна ученость. Он охотно познает мир, тешится басурманскими затеями. По своей природе русский человек – романтик, мечтатель, путешественник, открыватель новых земель, завоеватель. Только русский человек покорил себе одну шестую часть суши, первым шагнул в космос.

Подвиг и Мечта – главные его черты.

Он – воин и поэт.

Гумилев воплотил в своей личности два этих коренных качества русского национального характера и с полным основанием имел право сказать:

Золотое сердце РоссииМерно бьется в груди моей.

Гумилев – наряду с Блоком, Мандельштамом и Цветаевой – одна из ключевых фигур русской поэзии XX века. Мужественность его взгляда на жизнь и животворная вера в бессмертие человеческой души были – вопреки всем обстоятельствам – востребованы в суровом и жестоком столетии. Мужество и вера Гумилева необходимы и сегодня, на заре нового века, который вряд ли будет легче и благополучнее предыдущего.