Франсуа Тайяндье - Бальзак Страница 2

Здесь возможно и другое предположение. Добейся Бальзак большого успеха в коммерции или в политике, сделай он блестящую светскую карьеру, хватило ли бы у него воли долгими часами сидеть над рукописями? И созрел бы его грандиозный замысел? Навряд ли. Вполне вероятно, в подобном случае дарование Бальзака-романиста так и не раскрылось бы. Кто, не считая исследователей старинных дворянских родов России, знал бы сейчас о богатом, образованном и красивом московском барине, настоящем «светском льве» А. В. Сухово-Кобылине, если бы он случайно не попал на полицейско-судейский крючок, не находился бы в течение семи лет под следствием, не был бы дважды арестован по ложному обвинению в убийстве и едва не угодил на каторгу? Именно благодаря этим его мытарствам наша словесность получила гениального драматурга, чья бессмертная трилогия была начата, когда он сидел в тюрьме и решил от скуки и для отвлечения от тревог написать комедию. И комедия эта, а позднее и две другие пьесы, которые уже вернее будет назвать трагифарсами, стяжали ему всероссийскую славу. Не узнай он на собственном опыте, как именно орудуют вымогатели в служебных мундирах, вряд ли он мог бы оставить нам такое достоверное и впечатляющее свидетельство о нравах блюстителей закона.

Бальзак же и в своём истинном предназначении, на писательском поприще, где он чувствовал себя вполне уверенно, задуманного как будто не совершил. Дело не только в том, что «Человеческая комедия» не была закончена, да и вряд ли исполнение его замысла было по силам одному человеку, даже такому, как он, дерзкому мечтателю и упорному подвижнику. Ясно осознававший значение своего беспримерного труда, Бальзак, как это, увы, нередко случается с гениями, при жизни не завоевал ни должного признания публики, ни достойного коммерческого успеха. Шумная популярность, большие тиражи, успешные театральные постановки и крупные гонорары некоторых его собратьев по перу, конкурентов на литературном рынке, не могли его не удручать. Не то чтобы он завидовал счастливчикам, скорее, было уязвлено его чувство справедливости. Особенно раздражал его самый удачливый из соперников в борьбе за читателя и зрителя — Александр Дюма старший — автор, по его мнению, легковесный, трюкач, да и как человек ему крайне неприятный. Между тем эти два столь разных художника слова как личности имели немало общих черт. Тот и другой были большими охотниками до прекрасного пола, хлебосолами, увлекательными собеседниками, франтами и мотами. Оба сорили деньгами, наделали множество долгов и спасались от кредиторов. В зрелом возрасте оба отличались нездоровой тучностью.

Но если романы и пьесы Дюма уже при его жизни шли нарасхват, то Бальзаку приходилось понемногу приучать читателя к своему неспешному слогу и глубокому, многогранному способу отображения реальности. Потому-то в 1844 году издатель Э. Жирарден отказался печать его роман «Крестьяне», предпочтя ему «Королеву Марго» А. Дюма. Но соперничество двух писателей этим случаем не ограничилось. Можно понять досаду Бальзака, когда он стал свидетелем необычайного успеха романа Дюма «Граф Монте-Кристо». Ведь он сам подумывал о том, чтобы написать роман на сюжет одного реального уголовного дела о мести. Парижский сапожник Франсуа Пико жестоко отомстил своим бывшим приятелям, из-за доноса которых он лишился невесты и свободы. Эта история, изложенная в записках Жака Пеше «Из архивов Парижской полиции», и подсказала Александру Дюма основную интригу его знаменитой книги. Романтизировав до предела уже сам по себе довольно любопытный сюжет уголовного дела, повысив социальный статус основных действующих лиц, поменяв и расширив географию событий, гиперболизировав размеры богатства, обретённого главным героем, и придав его актам мести утончённый характер, автор написал роман, который полтора столетия с увлечением читают едва ли не во всём мире. И здесь Бальзака опередил более расторопный конкурент, который к тому же гораздо лучше его улавливал настроения и запросы массового читателя.

Но и профессиональная критика была строга к Бальзаку. Ф. Тайяндье полагает, что отчасти это объяснялось укоренившейся в литературной среде презумпцией, согласно которой автор, пишущий много и скоро, заведомо не может писать хорошо.

Словом, Бальзаку не удавалось вполне угодить ни простому читателю, ни учёным литераторам, и только некоторые из собратьев по перу, например Виктор Гюго и Теофиль Готье, по достоинству оценили его творчество ещё при его жизни.

Всё это побуждает Ф. Тайяндье уподобить великого романиста персонажу греческой мифологии Сизифу, который по приговору богов был вынужден в подземном мире вечно вкатывать на вершину горы тяжёлый камень, всякий раз оттуда скатывавшийся вниз. Правомерно ли такое уподобление? Если речь идёт о частной жизни писателя, то с ним можно согласиться. Действительно, все усилия Бальзака добиться жизненного успеха, как он понимался в его время, оказывались безрезультатными, и ему приходилось предпринимать всё новые и новые и всегда тщетные попытки. Но что касается главного дела его жизни, его «Человеческой комедии», то здесь, пожалуй, больше подходит сравнение её автора с другим мифологическим персонажем — Прометеем, к которому прибег французский писатель Андре Моруа. Если Прометей похитил у богов с Олимпа огонь и передал его людям, то Бальзак высветил для современников и потомков не замечаемую ими сущность многих закономерностей их существования, зорко подмечая их и ничего не утаивая, показал, по его собственному выражению, «изнанку современной истории».

В 90-е годы прошлого века в тех регионах земли, где живёт так называемый «золотой миллиард», где сложилось «постиндустриальное» или «информационное» общество, а вернее сказать, «общество потребления», среди его идеологов получили довольно широкое хождение теории, согласно которым человечеству, по крайней мере самой передовой его части, удалось наконец решить главные проблемы бытия, из-за которых вся его история была, по горькому, но меткому сравнению нашего поэта, «историей болезни». Якобы основные общественные противоречия практически сведены на нет, вечный антагонизм между власть имущими и простым народом, между богатыми и бедными ушёл в прошлое, демократические институты процветают, любому индивиду гарантировано свободное развитие личности и т. п. Это подобие идеологической эйфории было порождено и ощущением «победы», одержанной почти в полувековой «холодной войне» с противником, выбравшим иной путь в будущее, и небывалыми прежде возможностями контроля над сознанием, психикой и поведением людей, которые дают нынешним хозяевам жизни новейшие информационные технологии. Некоторые западные теоретики, например известный американский политолог Фрэнсис Фукуяма, полагали даже, что в результате глобального триумфа либеральной демократии наступил «конец истории» в привычном понимании этого слова, то есть непрерывного хождения человечества по мукам. У этой доктрины нашлось немало адептов и в России, особенно в среде тех, кто извлёк ощутимую выгоду из произошедших в стране перемен.