Уильям Берк - Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника Страница 2

Список начинает напоминать карту, как будто Альберт неосознанно уместил всю разнообразную историю своих военных лет в эти тридцать четыре имени; каждое оказывается узловой точкой на диаграмме его сюжета. Одновременно мое мальчишеское приключение выкристаллизовывается во что-то гораздо более серьезное. Документальные свидетельства, рассыпающиеся папки становятся именно этим и ничем другим – сохраненной реликвией. “Список тридцати четырех” – намного больше, чем бумага. Это плоть и кровь тех, кто является свидетелями и хранителями истории Альберт Геринга. В этот момент я осознал, что их голоса станут компасом моего путешествия.

Глава 2

Нетландия

Из своего окна я вижу, как пелена тумана опускается на Шварцвальд, окутывая древний черный лес мифической аурой – прямо как в сказках. Становится нетрудно вообразить себе заблудившуюся маленькую девочку в красном капюшоне или принцессу с белоснежной кожей, скрывающуюся в логове своих новых друзей – гномов. Это страна братьев Гримм и мое новое пристанище в Германии. Именно отсюда я собираюсь начать изучение истории братьев Герингов.

Я живу в коммунальном доме в неправдоподобно живописном районе Вире на окраине Фрайбурга, волшебного города, ютящегося между французской и швейцарской границами. Если захочу, я могу позавтракать в Германии, пообедать в Швейцарии и поужинать во Франции. Это место – своеобразная Нетландия для хиппи, зеленых, панков, преисполненных идеализма студентов в палестинских платках или просто тех, кто пытается убежать от жестоких реалий внешнего мира. Внутри этого уютного пристанища они проводят жизнь в блаженной отстраненности от всех зол и обязательств “взрослого” мира.

Когда я впервые собирался в этот старинный университетский городок, я представлял, что попаду в академическую среду, производящую на свет новых Фридрихов Ницше, Гюнтеров Грассов и Карлов Марксов. Но быстро убедился, что за вычетом другого языка и отсутствия “греческих” братств во Фрайбурге царит та же атмосфера – “мы все одна большая (алкогольная) семья”, – что и в обители Университета штата Пенсильвания, Счастливой долине – последнем университетском городке, где я провел год в качестве студента по обмену. И хотя европейской искушенности, к которой я намеревался приобщиться, я так и не нашел, у Фрайбурга множество других плюсов, начиная с “Егермейстера” дешевле чем по евро за стопку.

Чтобы на что-то жить и иметь какие-то деньги для исследований, я устраиваюсь в местный ирландский паб. О такой работе можно только мечтать, но есть один минус: управляющая заведением отдает мне всего лишь несколько смен в неделю. В результате я вынужден сделаться невольным вегетарианцем. В моем рационе преобладают углеводы: картофельное пюре, “вживую” и из пакетиков, макароны, лапша и прочее тесто. Что там диета Аткинса – за шесть месяцев я потерял десять кило.

Однако если работа не вполне покрывает мои финансовые нужды, она более чем удовлетворяет меня по части трепа и приключений – craic, как ирландцы называют веселое времяпрепровождение. Штат и постоянные клиенты паба – разношерстая толпа чужестранцев. Ирландцы, новозеландцы, шотландцы, русские, канадцы, англичане, испанцы, валлийцы, южноафриканцы, американцы, австралийцы, и у каждого своя эмигрантская история: прошлая жизнь, оставленная жена, невыносимые родители или даже ордер на арест, от которого они теперь скрываются. И этот паб в центре фрайбургской Нетландии – их неофициальное посольство, их дом и приемная семья, где они утешаются взаимной необязательностью отношений, общим языком, совместными возлияниями и прежде всего – коллективным юмором. Это место посреди кажущегося излишне насупленным тевтонского мира позволяет им сохранять какое-то подобие умственного здоровья. Правда, употребив в очередную ночь достаточное количество немецкого пива, они все равно начинают сходить с ума.

По крайней мере, именно такие мысли отражаются на каменеющих лицах забредающих в паб немецких посетителей. Когда по субботам завсегдатаи, уже опрокинувшие в себя полдекалитра, пляшут и поют на стойке, сидящие в зале немцы, уставившись на этих безумных Ausländer (иностранцев), тихонько потягивают какао, Kiba (вишнево-банановый сок) или неподражаемый Bananenweizen (смесь пшеничного пива с банановым нектаром). За полгода я так и не привык, что молодые люди двадцати с чем-то лет могут отдавать предпочтение горячему какао (политому взбитыми сливками и никак иначе) в полночь с субботы на воскресенье… в ирландском пабе!

Неподалеку от меня, на Гетештрассе, в полном соответствии с названием улицы, расцветает немецкий архитектурный романтизм. Прогуляйтесь по Гетештрассе, и вы встретите роскошные городские особняки, напоминающие нью-йоркские “браунстоуны”, только гораздо меньше и старомодней. Шпили и остроконечные фронтоны, поднимающиеся от плоских крыш, величественные балконы на фоне пастельных фасадов, очерченных кирпичной кладкой по углам. Все, чего здесь не хватает, это позолоченные экипажи, из которых выходили бы состоятельные горожане в напудренных париках. Однако не следует обманываться фасадами и архитектурой, этим зданиям не так много лет, как кажется.

На самом деле, за исключением мюнстера (собора), почти все постройки в центре Фрайбурга – послевоенные. Дело в том, что Фрайбург испытал на себе главные последствия двух крупных “оплошностей” Второй мировой – первой они обязаны собственным горе-воякам, а второй – их коллегам по ту сторону фронта. 10 мая 1940 года плотные серые тучи заволокли Шварцвальд: школьники играли в школьных дворах, местные крестьяне торговали привезенным товаром на Соборной площади, в квартале Штрулингер только что отзвонили колокола церкви Сердца Иисуса, и в этот момент на окрестности Hauptbahnhof (центрального железнодорожного вокзала) пролился смертельный дождь из крупповских снарядов. Странным образом не зазвучало не одной предупредительной сирены. Не было никаких оповещений со стороны властей, никаких знаков грядущего налета. С чего бы было волноваться горожанам, услышавшим негромкий рев своих “хайнкелей” He 111 и увидевшим, как из облаков появляются крылья с черно-белым “балкенкройцем”? Люфтваффе или не люфтваффе, но пятьдесят семь фрайбуржцев в этот ужасный весенний день перестали быть фрайбуржцами, в том числе двадцать два ребенка. По чьей вине? Кто-то ссылается на плохую видимость и несовершенную навигационную технику. Другие говорят о рьяных немецких летчиках, которые так хотели порадовать фюрера первым авиаударом по врагу, что приняли немецкий Фрайбург за французский Дижон. А кому-то хватило смелости обвинить во всем “проклятых томми”, примчавшихся с того берега Ламанша, – “кому-то” в данном случае означает “министру пропаганды Геббельсу”.