Александр Матлин - Китайские истории Страница 2

— Ну, давай поговорим, — обрадовался я, переходя на русский, но мои слова упали в пустоту. Наверно, мисс Цо была плохой ученицей. Я сказал очень медленно:

— Как. Тебя. Зовут?

И это не помогло. Я попросил через переводчика:

— Пусть скажет что-нибудь. Что помнит.

И мисс Цо с готовностью выложила на хорошем русском языке:

— Наша партия — великая, славная и могучая!

Больше она ничего не помнила. Похоже, что её плохая успеваемость компенсировалась идеологической подкованностью.

Первая поездка по Китаю

Я жил в уединении, вдали от цивилизации и работал по двенадцать часов в день, потому что всё равно делать было больше нечего, и по шесть дней в неделю, потому что все в Китае работают шесть дней в неделю. Суббота там не выходной (может быть, поэтому в Китае нет евреев?). Но вот однажды настало воскресенье, и я сказал, что хочу в город.

— Ноу плоблем, — сказали мои гостепреимные хозяева. — Будет сделано.

Приехал на джипе застенчивый юноша Шао Ли и повёз меня в город Ниньгбо, ближайший центр цивилизации. До города километров сорок по бетонной дороге среди ярко-жёлтых полей цветущего «масляного растения», из семян которого, как нетрудно догадаться, выдавливают масло. Весной соберут урожай масляных семечек, поля зальют водой и засеют рисом. В конце лета соберут рис и ещё раз засеют рисом. Поздней осенью соберут второй урожай риса и посеют масляное растение. И так далее в течение следующей тысячи лет. Всё это делается руками частных фермеров, хотя земля по-прежнему им не принадлежит, а дана государством в аренду.

Несмотря на выходной день, на дороге было много велосипедистов. Мне это показалось странным. Шао Ли бросил баранку и знаками объяснил, что воскресенье — выходной не для всех. Многие предприятия работают, а значит, работают и люди. Все люди в Китае — велосипедисты. Вот они и едут на работу.

Шао Ли безостановочно гудел, но велосипедисты не реагировали, а продолжали ехать кто как хочет: кто — с краю, кто — посередине, а кто — и вообще поперёк дороги, с одного края на другой, не обращая никакого внимания на машину. Что-то у них было не так с ментальностью — явно отсутствовало чувство страха перед быстро движущимся предметом. Но Шао Ли только гудел, а вовсе не нервничал и не матерился, как, казалось бы, полагалось шофёру. Время от времени он, не меняясь в лице, совсем было, сшибал этих невозмутимых велосипедистов, и я слабо вскрикивал и хватался за сердце. Но нет, каждый раз каким-то чудом обходилось.

Машин на дороге было мало; гораздо чаще попадалось этакое странное движущееся устройство, похожее на огромного термита. Они его называют трактором, но на самом деле это не трактор, а просто телега, запряженная мотором. Мотор совершенно открытый, с маховиком и приводным ремнём, сидит на двухколесной тачке-каталке, и всё это пристёгнуто к телеге спереди, на отшибе. Извозчик располагается в телеге, и в руках у него вожжи с акселератором. И вот это умопомрачительное устройство, нагруженное чем угодно, с грохотом и дымом носится по дорогам Китая, развивая народное хозяйство.

Вдоль дороги теснились какие-то невзрачные то ли лачуги, то ли склады, но были и многоквартирные дома, уныло однообразные и вполне современные на вид. Пейзаж был непривычный, какой-то китайский: вроде бы — равнина, и дорога прямая и плоская, но тут же по сторонам — горы. На крутом склоне одной такой горы было кладбище. В Китае принято хоронить людей на горе, чтобы ближе к небу, объяснил мне знаками Шао Ли. При этом он заразительно хохотал: мысль о смерти его чрезвычайно смешила.

На нашем пути вдруг оказался светофор, а после него началось что-то неожиданное: новые модерновые здания, ухоженные лужайки, какие-то абстрактные скульптуры. Шао Ли снова бросил баранку и знаками объяснил, что мы находимся в зоне свободного экономического развития. Он вкратце остановился на принципах частных инвестиций и знаками развил идею привлечения иностранных капиталовложений в хозяйство Китайской Народной Республики. Зона вскоре кончилась, и опять пошли жёлтые поля, безмятежные велосипедисты-самоубийцы и халупы, похожие то ли на дома, то ли на амбары, то ли брошенные, то ли недостроенные.

Так продолжалось ещё с полчаса, а потом дома стали расти, обступая дорогу, жёлтые поля исчезли, и мы въехали в город. Здесь туча велосипедистов сгустилась настолько, что мне показалось, будто на улице потемнело. Если вы, читатель, когда-нибудь плавали под водой в тропических морях, то я вам могу легко описать это ощущение. Это — когда попадаешь в косяк мелкой рыбы, и она стремительно несётся навстречу, словно серебряный снегопад, но ни одна рыбка тебя не задевает. Шао Ли продолжал невозмутимо гудеть, но скорости не сбавлял. Я продолжал слабо вскрикивать и хвататься за сердце, а велосипедисты неслись навстречу, обтекая нас, но не задевая. Наконец, эта предынфарктная езда кончилась, и мы запарковались. Я перевёл дух.

В толпе

Улицы китайских городов, и больших, и маленьких, кишат народом. Вы видите и ощущаете, как велико население этой страны — чуть ли не полтора миллиарда человек. Каждый четвёртый человек на земле — китаец. Если сложить вместе США и Россию, и то половины Китая не наберётся. Страшно подумать!

Толпа выглядит довольно пестро. Времена синих маоцзедуновских френчей ушли в прошлое, и теперь на улицах царят яркие цвета; это праздник первой дарованной свободы — свободы одеваться. Среди молодых людей в моде чёрные кожаные куртки, но это не убавляет царящей в городе пестроты.

За месяц пребывания в Китае я побывал в трёх больших городах, в том числе в Шанхае, и в нескольких маленьких. Я бывал на улице днём и вечером, в рабочие дни и в выходные, в центре и на окраинах. И плотность толпы никогда не спадала. И в этой толпе, заметьте, все были китайцами. Кроме меня. На меня оглядывались. Раскрывали рты. Иногда показывали пальцами. Иногда сдержанно хихикали. Впервые в жизни я испытал это чувство — быть внешне не таким, как все, и мне стало не по себе. Захотелось пожелтеть и прищуриться.

Взрослое население ещё как-то соблюдало приличия. Моим несчастьем были дети. Эти негодяи реагировали на меня так, как будто увидели живого птеродактиля. Они вскрикивали, дёргали друг друга за рукав, чтобы, не дай Бог, друг не пропустил зрелища, они хохотали до слёз. Одна девочка, взглянув на меня, завизжала так, что на улицах Шанхая остановились троллейбусы. Один мальчик заплакал от страха. Я стал прятаться при виде скопления детей. Я поймал себя на том, что злорадствую по поводу закона, ограничивающего деторождение в Китайской Народной Республике.