Тамара Длугач - Дени Дидро Страница 2

Борьба между сословиями, особенно на первых ее этапах, принимала в то время религиозную окраску. Это объясняется тем обстоятельством, что вплоть до Нового времени религия была той первой формой человеческой общности, в которой осуществлялось приобщение индивида к коллективу, осознание каждым отдельным человеком себя как части рода. Именно по этой причине тот или иной шаг в человеческой истории длительное время был движением в рамках религии, хотя оно происходило здесь в превращенных формах.

Борьба различных религиозных течений во Франции в начале XVIII в. выражала определенную расстановку классовых сил, так как две наиболее враждебные друг другу партии — ультрамонтаны и янсенисты — собирали вокруг себя соответственно старые, привилегированные и новые, формирующиеся классы. Хотя французы были нацией католического вероисповедания, исторически ситуация сложилась так, что в ходе формирования государственности они вынуждены были обороняться от чрезмерных притязаний римского папы и видели защиту от них в сильной королевской власти. Упадок последней поставил короля и двор перед необходимостью искать опору в католическом духовенстве, а это означало усиление позиций Рима. Вследствие этого партия иезуитов во Франции, чьи интересы справедливо отождествлялись с интересами разложившегося королевского двора, вызвала к себе враждебное отношение со стороны народных масс. Ультрамонтаны и были выразителями взглядов иезуитов, янсенисты же — последователи голландского богослова Яна Корнелиуса (1585–1638) — пытались вести борьбу с иезуитами и тем самым привлекли к себе всеобщие симпатии, хотя многие держались этого учения, не понимая хорошенько ни одного слова из его толкований, только из ненависти к Риму и иезуитам. Массы народа, непосредственно вовлеченные в эту религиозную борьбу, постепенно, как это ни странно на первый взгляд, освобождались от религии вообще. Один из исследователей данного периода французской истории, Ф. Рокэн, попытался вскрыть причины этого явления. По его словам, «это насмешливое настроение, это сомнение и скептицизм, вышедшие от крайностей споров, присоединились к зачаткам неверия… и современники в первый раз стали говорить „о безверном веке“» (20, 87). Развитие общественного сознания, таким образом, осуществлялось в столкновении различных точек зрения.

Если в 1715–1733 гг. классовая борьба во Франции велась еще в религиозных рамках, и прежде всего вокруг знаменитой буллы Unigenitus[2], в которой духовникам предписывалось отказывать в причастии людям, не согласным с этой буллой (что долгое время продолжало служить причиной волнений), то с начала 30-х годов интересы нации выражаются в «светской» борьбе дворянства — парламента — народа. Парламент при этом играл роль той буржуазной верхушки, которая в своих столкновениях с королевской властью всегда шла на уступки в случае серьезной опасности со стороны усиливающегося третьего сословия. А внутри последнего постепенно выделяются его идеологи — литераторы и философы.

Выдвижение на первый план общественной жизни особой группы литераторов было обусловлено той огромной, пока еще недостаточно объясненной ролью, которую играла в политической борьбе Франции книга. Религиозные распри постепенно сменились «книжными» боями, которые велись уже не из-за религиозных интересов. Можно сказать, что книги в это время стали настоящим «духовным оружием» масс. Именно в философских сочинениях обосновывается необходимость политической борьбы, и они с огромным интересом читаются очень широким кругом людей, которые постепенно начинают замечать тесную связь между философским тезисом о «природной» сущности человека и утверждением всеобщего равенства людей. Не случайно парламент, осознавший угрозу старому порядку с этой стороны, решает сжигать наряду с еретически-религиозными также и прогрессивные философские книги. С 1715 г. в Париже вспыхивают настоящие «книжные пожары». И в то же время сам парламент косвенно способствовал распространению атеистических и материалистических взглядов, поскольку перед сожжением каждой книги палач оглашал ее содержание и предъявлял к ней вполне определенные обвинения Генерального Совета. Начиная с 30-х годов XVIII в. в числе приговоренных к сожжению философских произведений были такие бессмертные творения человеческого ума, как «Философские письма» Вольтера (обвиненного в распространении «распущенности, крайне опасной для религии и для гражданского порядка»), «Мысли к истолкованию природы» Дидро, «Эмиль» Руссо, «Об уме» Гельвеция и многие другие.

Сожжение книг не уничтожало идей, высказанных в них, а, напротив, делало и идеи, и книги более популярными. Запрещенные книги тайно переписывались или перепечатывались и распространялись, хотя правительство налагало за это большие штрафы и подвергало виновных тюремному заключению. Они печатались в Голландии и переправлялись во Францию; дело доходило до того, что их можно было приобрести за несколько су буквально у «подножия» парламента; так, «Персидские письма» Монтескьё можно было купить там за 20 лет до официального разрешения на их публикацию. Вольтер, живший в это время в Ферне, специально предназначал свои сочинения для книжечек небольшого объема, чтобы их можно было легко переписать и распространить.

Потребность в философской и социально-политической литературе ощутили широкие слои общества. Причина этого заключалась в том, что если в относительно мирные периоды человеческой истории люди творят ее бессознательно, т. е. не задумываются над течением своей повседневной жизни, а просто действуют по десятилетиями заведенному обычаю, то в эпоху революций, когда на повестку дня выдвигается вопрос о новом способе производства и, следовательно, о новом жизненном укладе, начинает ставиться под сомнение, подвергаться обсуждению то, что прежде казалось бесспорным и привычным. Теперь требуется объяснить, почему человек жил так, а не иначе и соответствует ли это человеческому предназначению. Очевидно, что сама постановка вопроса уже предполагает отрицание старого, ибо когда все считается правильным, подобные вопросы вообще не встают. Эпохи социальных революций, таким образом, представляют собой периоды сознательного участия человека в общественной жизни, сознательного ее переустройства. Вследствие этого во всякой революции — во время подготовки ее и в процессе осуществления — появляются идеологи, отвергающие прежний человеческий идеал и формирующие новый. Так было и во время Великой французской революции: малочисленная вначале группа литераторов и философов положила начало тому мощному духовному движению, которое получило название Просвещения и оказало огромное воздействие на всю дальнейшую культурную жизнь Европы.