Михаил Павловский - На островах Страница 2

Странно, конечно, что спустя двадцать с лишним лет немцы вдруг вспомнили о павших. Но цель была гуманной, и мы не чинили никаких препятствий. Однако и глаз с гостей не спускали. Подозрения наши подтвердились. Оказалось, что «гробокопатели», как мы окрестили этих необычных эмиссаров, гораздо охотнее засматривались на наши военные объекты, чем на могилы своих соотечественников, и больше вертелись в портах, на пристанях и там, где дислоцировались воинские части.

Весной начали поступать другие, более тревожные сигналы. Немцы стали регулярно вести военную разведку Балтийского моря, и особенно его районов, прилегающих к нашему побережью. Самолеты со свастикой стали появляться над районом Либавы и устьем Финского залива. 25 мая наши наблюдатели обнаружили немецкую подводную лодку типа «У-27» у острова Хиума, еще одну, неопознанную, — на Сескарском плесе. В финские порты перебазировалось несколько гитлеровских торпедных и сторожевых катеров, эскадренных миноносцев, тральщиков и один легкий крейсер, высаживались войска.

В конце мая или начале июня нам удалось разоблачить одного из гитлеровских агентов, некоего Розенберга, буквально под носом у себя — на острове Саарема. Вот как это произошло.

Для строительства оборонных объектов нам требовались люди. При наборе рабочих мы, конечно, проявляли осторожность. Не зная хорошо местных жителей, за помощью обращались к советским и партийным органам. Особенно часто выручал нас секретарь уездного комитета партии А. М. Муй, старый подпольщик-революционер.

Однажды, когда я зашел к нему за очередным советом, Александр Михайлович беседовал с какой-то девушкой. Посетительница держалась робко, говорила сбивчиво, и секретарь никак не мог понять, чего она хочет.

— Да ты смелее, Сальма, — подбадривал ее Муй. — Не волнуйся. Ты же в комитет партии пришла.

— А в чем дело? — поинтересовался я.

Александр Михайлович пожал плечами.

— Да вот никак не добьюсь… По-моему, работать хочет устроиться. Так, что ли, Сальма?

Девушка кивнула головой.

— Бывшая батрачка, — стал рассказывать мне о ней Муй, — живет с матерью. Отца нет, погиб в море. Хозяин его был настоящий изувер, посылал рыбака на промысел в старой-престарой посудине. Конечно, застрахованной. Родитель Сальмы был доволен и этим. Все-таки работа! Хоть какой кусок хлеба дает. Его предупреждали, что рано или поздно шхуна развалится и не миновать ему дна морского. Но что было делать батраку? Рисковал. И однажды не вернулся совсем. В общем, Михаил Петрович, кандидатура подходящая…

Я направил Сальму на полуостров Сырве. Там ее зачислили в бригаду строителей. Работала она хорошо. Вступила в комсомол, стала активисткой. Уже через полгода ее трудно было узнать. От былой неуверенности и робости не осталось и следа. Сальма Кей нашла свое место в жизни.

Виделись мы с ней редко. А в последнее время совсем перестали: не представлялось случая.

Но вот однажды, подходя к штабу, я заметил девушку на тротуаре. Она напряженно вглядывалась в лица прохожих. Постовой подозрительно поглядывал на нее. Сальма это чувствовала, но отойти подальше от входа в здание штаба, видимо, не могла. Я незаметно приблизился к ней и спросил:

— Вы что тут делаете, Сальма?

Девушка от неожиданности вздрогнула.

— Вас дожидаюсь. Очень нужно рассказать кое-что.

От нее я узнал о темных делах подрядчика Розенберга. Он руководил бригадой строителей на мысе Сырве, где уже начали монтировать орудия 315-й батареи. Этот Розенберг всяческими путями затягивал работу на объекте, нарочно обсчитывал людей, убеждал их, что на строительстве применяются заниженные расценки и что во всем этом виноваты мы, военные. Среди части эстонцев возникло недовольство, участились случаи прогулов, некоторые стали увольняться. Все это, естественно, влияло на выполнение наших планов.

Я и раньше слышал о неблагополучиях на Сырве, но относил их к категории обычных производственных недоразумений, неизбежных в любом деле. Оказалось же, что корни их таятся гораздо глубже.

Полученные от Сальмы сведения требовалось проверить. За Розенбергом было установлено наблюдение. Сальма помогала нам. Вскоре поступило сообщение, что Розенберг пытается вести разговоры с краснофлотцами и кое-кого приглашал к себе на выпивку. Раза два видели, как он фотографировал секретные объекты.

Когда набралось достаточно улик, Розенберг был арестован. Подрядчик изобразил благородное негодование, стал распинаться в лояльных чувствах по отношению к Советской власти, но в конце концов, припертый неопровержимыми фактами, сознался, что вел на Саареме шпионско-диверсионную работу в пользу немцев.

Тревожными мыслями, вызванными у меня этим происшествием, я поделился с генералом Елисеевым. Он, однако, не придал им большого значения. Во всяком случае, мне так показалось. Настроен генерал был бодро.

— Шпионаж, старший политрук, дело обычное. На то и щука в море, чтобы карась не дремал. Ваша работа такая. А что касается обобщений… — Он поднялся с кресла, прошелся по кабинету, потом задержался у письменного стола, открыл папку, пробежал глазами какой-то документ и закончил: — В общем, Павловский, так: шпионов, диверсантов и прочую нечисть вылавливайте, но обобщений, находящихся вне вашей компетенции, избегайте. И никакой паники…

Последнюю фразу генерал произнес уверенно, в тоне приказа. Я ушел от Елисеева с двояким чувством: неясности и вместе с тем некоторой успокоенности. Не верить коменданту БОБРа (Береговой обороны Балтийского района) не мог. Он, безусловно, знал больше моего.

«Ну что ж, — думал я, — сверху, конечно, виднее!»

Однако через некоторое время беспокойство вновь возвратилось ко мне. За время пребывания наших войск на островах для укрепления обороны архипелага было сделано немало. Но и недоделок еще оставалось уйма. Военное строительство, по сути, только развернулось. Наиболее мощные 180-мм батареи — 315, 317, 318-я — пока не были готовы.

Войска, занимавшие Моонзунд, нуждались в пополнении, особенно полевые подразделения. Единственное из наших общевойсковых соединений — стрелковая бригада переформировывалась.

15 июня я подробно информировал о всех своих наблюдениях и выводах дивизионного комиссара А. П. Лебедева. Ответа от него на мой письменный доклад не последовало.

Вскоре после этого я разговорился с Охтинским: — Как думаешь, Алексей Иванович, только откровенно, могут немцы решиться на войну с нами?

— А черт их знает! От них всего ждать можно, — помолчав, ответил Охтинский. — Войска-то на границе нашей держат. И еще подбрасывают. Спрашивается, зачем? Ты обратил внимание на некоторые формулировки Сообщения ТАСС от четырнадцатого июня?