Александр Крон - Ольга Берггольц Страница 2

Ольга была общительна и гостеприимна. И в голодное время и позже, когда пришел достаток, она любила угощать. В блокаду - при свете коптилки, а после войны, когда на Невском уже зажглись электрические фонари, - при свечах, их таинственный свет нравился Ольге, он напоминал ей то прекрасное и трагическое время, когда она впервые ощутила свою покоряющую силу. Страшное время, но "блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые...", блокада Ленинграда на всю жизнь осталась для Ольги незаживающей раной и источником поэтического вдохновения. На всю жизнь сохранила Ольга ощущение блокадного братства; люди, которых она узнала и полюбила в военные годы, навсегда становились для нее родными душами. Застолье в доме на улице Рубинштейна никогда не было пустой болтовней, говорили о жизни и о литературе, бывало весело, и все-таки, вспоминая наши встречи, я не могу отделаться от укоров совести, не думать о том, как мы, друзья, нежно любившие Ольгу, мало ее берегли, как скоро мы привыкли к тому, что Оля - "свой парень", и забывали, что она все-таки женщина, притом многое пережившая, с незалеченными травмами, с необыкновенно тонкой, легко возбудимой нервной организацией, и плохо понимали, что, не уступая нам в лихости, Ольга заметно отличается от нас, в большинстве своем здоровенных мужиков, своей незащищенностью. Ольга ни в чем не знала удержу и беречь себя не умела. Ох, сколько раз я впоследствии убеждался, что талант - качество не только драгоценное, но и опасное для его обладателя.

О человеке такого яркого таланта, как Ольга Берггольц, всегда много говорят; обсуждали ее при жизни, вспоминают часто и теперь, когда ее уже нет среди нас. В этих разговорах Ольга представала в самых разных обличьях, то трогательно нежной, то до грубости резкой, радостно-доверчивой и угрюмо-замкнутой, расточительно-щедрой и неожиданно скуповатой, по-комсомольски простой в обращении и высокомерно отчужденной. Во всех этих суждениях, если исключить откровенно недоброжелательные, есть то, что я назвал бы частной правдой. Любой человек, а человек талантливый в особенности, в разные моменты своей жизни, с разными людьми проявляет себя различно, одному приоткрывается одно, другому - нечто другое. Но для всестороннего понимания такого сложного характера, как Ольга Берггольц, надо помнить: даже недостатки его - естественное продолжение достоинств. Приступы бережливости - кратковременная оторопь, наступавшая после длительного периода, когда деньги тратились без счета, резкость и кажущееся высокомерие - защитная реакция на бесцеремонность и злоупотребление доверием. Если же попытаться определить, что же было в этом привлекательном человеческом характере доминантой, определяющей чертой, то я не знаю лучшего определения, чем ее собственное:

Что может враг? Разрушить и убить.

И только-то?

А я могу любить,

а мне не счесть души моей богатства,

а я затем хочу и буду жить,

чтоб всю ее,

как дань людскому братству,

на жертвенник всемирный положить.

У Ольги Берггольц был великий дар любви, и приведенная цитата лучше, чем я сумел бы это сделать, объясняет, какое широкое содержание она вкладывала в слово "любовь". Ей было свойственно самозабвенно отдаваться любовному чувству, но я сознательно не буду касаться того немногого, что мне известно об ее интимной жизни, все, что она могла и хотела сделать достоянием других людей, нашло выражение в ее лирических стихах. Любовь была для Ольги понятием гораздо более всеобъемлющим, чем любовная страсть. Она любила детей и страдала от того, что из-за перенесенной травмы материнство было для нее недоступно. Любила друзей, не просто приятельствовала, а любила - требовательно и самоотверженно. Даря друзьям свои книги, чаще всего писала на титуле: "с любовью" - и это не было пустой фразой, она говорила другу "я тебя люблю" с целомудрием четырехлетней девочки и при случае доказывала это делом. Она любила Анну Андреевну Ахматову и бросалась к ней на помощь в самые критические моменты ее жизни; любила Александра Александровича Фадеева, узнав об его смерти, выскочила из дому в одном платье, без билета приехала "стрелой" на похороны, обратно ее привезли простуженную, закутанную в шубу Софьи Касьяновны Вишневецкой, тоже друга блокадных лет. Она любила свой город, свою страну, и это была не абстрактная любовь, позволяющая оставаться равнодушной к частным судьбам. Обостренная способность к сопереживанию - один из самых пленительных секретов ее творчества, яркое доказательство тому - изумительные стихотворные беседы с сестрой, с соседкой по дому. Не знаю, существовала ли на самом деле соседка по имени Дарья Власьевна или это дань стихотворному размеру, но женщины Ленинграда были для Ольги не безликой массой, а именно соседками, чьи заботы и горести она знала как свои. Эту способность к сопереживанию я особенно оценил во время нашего эпизодического сотрудничества. Зимой 1943 года мне была дана возможность написать пьесу для театра Балтийского флота. В непривычно краткий срок пьеса была готова, не хватало только песни. В этом жанре Ольга никогда, или почти никогда, не работала, на флоте были свои поэты-песенники, и все-таки я обратился к Ольге.

Ольга согласилась сразу. Но тут же ее обуяли сомнения:

- Ты думаешь, я могу?

- Уверен.

- Застольная песня? Это что же - за тех, кто в море?

- Приблизительно. Но это тост. А мне нужен призыв, страстная мольба... Притом женская.

- Ну, ну? Скажи еще что-нибудь...

- Это должно быть как заклинание. Где бы ты ни был, моряк, в этот час...

Ольга задумалась. И вдруг засмеялась.

- Где бы ты ни был, моряк, в этот час? Знаешь, это уже похоже на первую строчку. Ладно, попробую.

На следующий день при встрече я получил листок бумаги с написанными от руки словами будущей песни:

Где бы ты ни был, моряк, в этот час,

Знай - тебя ожидает подруга, дыханья верней,

С моря не сводит влюбленных, тоскующих глаз.

Радуясь волнам и солнцу - помни о пей!

Где бы ты ни был, моряк, в этот час,

Знай - тебя ожидают друзья боевые твои,

Ловят молву о тебе,

как мужчины мужчиной гордясь.

Гибели глядя в глаза - помни о них!

Где бы ты ни был, моряк, в этот час,

Знай - на земле и друзья, и подруга, и дом.

Милый отеческий край, где весна пролетает сейчас.

Каждым биением сердца - помни о нем.

Помнится, я ничего не говорил Ольге о весне, но она знала: флот готовится к весенней кампании, премьера вероятнее всего состоится весной, и ее удивительная способность к сопереживанию подсказала ей строчку о пролетающей весне. Вероятно, Ольга была права, не включая в свои поэтические сборники эти искренние, но наспех рожденные строчки. Однако мне они дороги. Положенные на музыку, они неизменно находили горячий отклик у моряков.