Павел Щёголев - Гракх-Бабеф Страница 2

Сам Дюбуа был усиленно занят составлением проекта всеобщего кодекса законов. В этой своей работе он подпал под сильное влияние кодексов Фридриха Великого. Это дало повод Бабёфу в следующем письме развить свои мысли сразу — и по поводу идеи автора «Преобразования мира», и по поводу кодекса, проектированного секретарем Аррасской академии. В этом письме отчетливо проступают две основных линии идеологии Бабёфа: во-первых, ненависть к феодализму, ненависть, почерпнутая в повседневных наблюдениях, в практике февдиста и землемера, и во-вторых, смутная еще мечта о будущем человечестве, мечта, за осуществление которой Бабёфу пришлось впоследствии отдать свою жизнь. «Удивляются, — пишет он, — разнообразию наших обычаев. Мне кажется, что тут нечему удивляться, если хорошенько вспомнить ту эпоху, в которую они складывались. Люди, тогда еще невежественные и дикие, не делали ничего такого, что не соответствовало бы их характеру. Головы, захваченные энтузиазмом завоевания, обратились, как это неизбежно вытекало из их бесчеловечных склонностей, укрепленных вопиющей системой феодализма, к установлению таких обычаев, которые могли бы удовлетворить их смешное тщеславие. Счастливый разбойник был только наполовину удовлетворен, даже обладая большим богатством. Его дикое тщеславие страдало, когда он предвидел в будущем раздробление своей собственности… Отсюда проистекает новая гнусность. Нужно было задушить голос крови, чтобы услужить тщеславию, и оставить почти без всякой поддержки младших, чтобы обременить избытком старшего… Отсюда происхождение так называемой знати и (сословных) различий, так возмущающих все слои общества… Отсюда, кроме того, происхождение этих смешных законов, которые служат оправдательным документом всем узурпаторам, легализующим их захваты… Те, кто в собраниях, призванных составлять законы, имели больше всего влияния вследствие их богатства, вводили в них те или иные правила по своему усмотрению…»

Гракх Бабёф. С гравюры по рисунку Бонневиля

От критики существующих порядков Бабёф тотчас переходит к критике утопии анонимного автора. Для Бабёфа характерен практический уклон его ума. Ему мало набросить чертеж, схему идеального общества; нужно указать конкретные меры, необходимые для завершения проектируемого преобразования. «По всей вероятности, — пишет он, — придется для всего этого королям лишиться их корон, а всем титулованным и привилегированным — чинов, мест и должностей. Но за чем дело стало? Для того чтобы совершить великую революцию, надо произвести великие перемены. И притом, что хотят сказать, в конце концов, всеми этими экстравагантными титулами? Разве они не являются пустыми, фантастическими выражениями, приобретенными тщеславием и подтвержденными низостью? Нужно ли в действительности хотя бы малейшее различие между людьми? Почему нужно оказывать тому, кто носит шпагу, больше почтения, чем тому, кто ее выковал…» В своих рассуждениях Бабёф очень хорошо выясняет разницу между автором анонимной брошюры и Руссо. Руссо проповедует возвращение к первобытному естественному состоянию. Это возвращение может быть достигнуто только ценой отказа от всех приобретений культуры, ценой решительного разрыва с достигнутым уже уровнем человеческих знаний. Громадное превосходство автора брошюры, по мнению Бабёфа, заключается в том, что он соединяет новое, идеальное устройство общества с сохранением всех главных достоинств культуры. «Он счастливо примиряет все удовольствия жизни в обществе с удовольствиями естественной первобытной жизни». Бабёф готов громко приветствовать удачные замыслы реформатора. «Я решил сделаться одним из первых поселенцев в новой республике». Он подчеркивает необходимость обязательного труда для всех граждан утопической республики. Правда, нужно до известной степени считаться с наличием врожденных склонностей к той или иной профессии. Не каждый может стать чиновником или отправлять те или иные правительственные функции. Но никто не должен быть обделен по сравнению со своими согражданами. Простой вязальщик должен за свою работу получать все ему необходимое: хлеб, мясо, вино, одежду, сапоги, квартиру и полную охрану его прав. И так будет обстоять со всеми профессиями. Бабёф высказывает надежду, что благодаря этой системе «каждый будет вполне доволен». Новая республика не будет знать никакого подразделения профессий по степени их большей или меньшей почетности. Все полезные профессии будут в ней одинаково уважаться. В другом месте Бабёф настаивает на необходимости отмены права наследства: наследству нет места в утопической республике.

Если мы попытаемся дать резюме взглядам Бабёфа накануне революции, то мы увидим, что он шагнул далеко вперед сравнительно со своими современниками. Конечно, ненависть к феодализму, ненависть к привилегированным сословиям представляет собой повсеместной явление в дореволюционной Франции. Рассуждения Бабёфа о «порочности феодальной системы» довольно трафаретны для 80-х годов XVIII века. Характерно только, что они почерпнуты из повседневных наблюдений, из практики февдиста. Казалось, все будущее, карьерные соображения, материальное устройство семьи, которую Бабёф любил до обожания, должны были бы сделать из него слугу «привилегированных», слугу не за страх, а за совесть. Вместо этого, мы видим жгучую ненависть, холодное презрение к «так называемой знати». Этот мелкий и ничтожный чиновник в глуши провинции, роясь, по его собственному выражению, в пыльных архивах феодальной знати, успел стать революционером с головы до ног, решительным врагом косности, рутины, злоупотреблений и притеснений феодального строя. Вместе с тем, критика феодальных отношений толкает Бабёфа на путь уравнительства — эгалитаризма, на путь солидаризации с проектом эгалитарной республики, основанной на общности труда и потребления.

Между тем жизнь Бабёфа за все время, пока длилась его переписка с секретарем Аррасской академии, сложилась так, что ему прежде всего приходилось думать о куске хлеба для своей семьи. Кроме жены и детей, он должен был содержать мать, братьев и сестер. Нежный и любящий отец Бабёф между 1787 и 1790 гг. потерял троих детей. Несмотря на это, Бабёф находил время заниматься чисто литературной работой. В 1786 г. он опубликовал проспект обширного сочинения под заглавием «Архивист-землемер», которое, однако, так и не увидело света. Ему удалось только напечатать некоторые извлечения из своей рукописи. Кроме того, Бабёф опубликовал «Рассуждение о причинах беспорядков, которые часто наблюдаются в сеньориальных документах». Это было сочинение, не выходившее за круг специальных занятий его автора, но в нем можно обнаружить кое-какие любопытные суждения о роли большинства. «Слишком часто, — говорит Бабёф, — глупцы предписывают законы мудрым, и слишком часто вполне основательные предложения отвергаются только потому, что не приходятся по вкусу первым… Людей, чьи идеи возвышаются над обычным уровнем большинства, называют обыкновенно новаторами, людьми системы, в то время как присущая людям леность заставляет их постоянно отдавать предпочтение тому, что они знают и практикуют в течение долгого времени… Большинство всегда идет за партией рутины и застоя…» Эти суждения очень характерны для молодого Бабёфа, еще не успевшего окончательно закрепить и определить свои общественные воззрения.