Алексей Дживелегов - Данте Страница 20

Другой вопрос, почему он стал на сторону пополанов. На него ответить труднее. Данте и помимо происхождения, помимо родственных связей скорее должен был стать на ту сторону, которая дальше от масс, в которой аристократический принцип проводился последовательнее. Ибо поэт был горд и высокомерен, к толпе относился с пренебрежением и чувствовал тяготение к избранным. Но его отшатнуло от Донати то, что они были люди беспринципные и подчинялись Корсо, человеку, отягченному многими преступлениями самого низменного свойства, что они втянулись в темную игру с папою, которая была очень похожа на предательство. А в этих вопросах Данте не знал колебаний. Совесть его была чиста, и свою чистую совесть он готовился сделать судьей дел и людей своего времени. Он не мог быть на той стороне, где был Корсо, где были такие, как Корсо, и если не такие, как Корсо, то такие, которые терпели Корсо. Но, по-видимому, и к Черки Данте не чувствовал особенно большой привязанности. Он был с ними, потому что они защищали самостоятельность и свободу его родного города против покушений извне. Ему долг велел быть с ними, не чувства. Политические и моральные соображения, отталкивавшие его от Донати, приводили его к Черки.

А быть может, он был втянут в партию Черки своим другом Гвидо Кавальканти. Нет никаких данных, чтобы считать охлаждение к нему Гвидо длительным. После женитьбы Данте вернулся к занятиям и к поэзии: иначе в «Пире» не было бы стольких доказательств большой работы и большой поэтической продукции: ведь взыскательный к себе Данте не только не включил в «Пир» многих своих стихотворений — их там совсем немного, — но не считал большинство их вообще заслуживающими сохранения. А если он писал стихи и жил спокойной трудовой жизнью в кругу семьи, нет никаких оснований предполагать, что Гвидо был от него далек. Если же он был близок, то именно он — дворянин из старой феодальной семьи, зять Фаринаты дельи Уберти, идущий теперь об руку с пополанами — мог увлечь его к Черки своим примером.

Но если Данте не был очень горячим сторонником Черки, то не приходится сомневаться, что правящая группа чрезвычайно дорожила тем, что он был с нею, ибо ставила его очень высоко. Миссия в Сан Джиминиано была одним из доказательств большого к нему доверия.

«Город прекрасных башен» единственный из старых итальянских городов до сих пор сохранил тот облик, который он имел в дни Данте. Он не вышел за ограду своих средневековых стен и не лишился своих башен. Его и стараются сохранить в таком виде, чтоб он был чем-то вроде музея. И это удается настолько, что люди в современных одеждах на его улицах кажутся каким-то живым противоречием.

В санджиминианском палаццо подесты свято бережется «зала Данте». В ней 7 мая 1300 года поэт выступил перед местным советом с приглашением прислать в Эмполи делегатов для участия в выборах нового полководца Лиги. И агитировал за кандидата Флоренции барона деи Манджадори из Сан Миниато. А может быть, в собрании менее открытом, предостерегал местных людей от происков Рима. Выполнив поручение, он вернулся во Флоренцию и здесь через месяц с небольшим был выбран одним из членов коллегии приоров. Срок его пребывания у власти начинался 15 июня и должен был кончиться 15 августа: приорат был должностью двухмесячной. Данте стал видным политическим деятелем.

Положение новой коллегии приоров было трудное. Кардинал Акваспарта был в городе и не собирался уезжать, не добившись цели, т. е. не вынудив флорентийское правительство отменить приговор, тяготевший над Симоне Герарди с товарищами. А сидя в городе, он, разумеется, все время подстрекал дворян к оппозиции властям и к борьбе против пополанов. Соотношение социальных и политических сил странно переместилось. Прежнее ядро гвельфской партии, пополаны и во главе их представители банковского капитала, Черки, были теперь противниками папства и заигрывали с остатками гибеллинов. А потомки гибеллинского дворянства, руководимые тоже банковским капиталом, Спини, были верной гвардией папства, патентованными гвельфами. Это доказывало только одно: что руководящей силою был банковский, т. е. в конечном счете торговый, капитал, внутри которого шло свое расслоение, и что по линиям этого расслоения размещались все остальные социальные группы.

И как бы для того, чтобы яснее поставить знаки этого нового разделения, подоспело обострение событий в Пистойе. Там уже давно зрел свой раскол. Самая влиятельная и богатая семья в городе, Канчельери, делилась на две ветви, которые по цвету своих гербов звались Канчельери белыми и Канчельери черными. С середины 80-х годов XIII века между ними началась вражда, изобиловавшая, как всегда, нападениями, засадами, кровавыми расправами, уличными стычками. Первоначально они носили характер обычных проявлений кровной мести, но постепенно в распрю были втянуты широкие городские круги, которые сделали фамильные гербы обеих ветвей знаменем собственных социальных расхождений, и смуты в городе приняли такой характер, что в 1296 году обращение к Флоренции с просьбою принять над ними протекторат представлялось гражданам Пистойи единственным способом умиротворения.

Флоренция приняла предложение и назначила в Пистойю своего подесту, который старался поддерживать в городе мир тем, что во все городские коллегии сажал поровну «черных» и «белых». Сначала это удавалось, но когда в конце 1299 года беспорядки вспыхнули вновь, вожди обеих групп были высланы во Флоренцию. Там они нашли приют и поддержку по родственным связям. «Белые» Канчельери поселился у старого Лапо деи Черки, дяди Вьери, а «черные» — у Фрескобальди, вся семья которых за исключением одного Берто, нам знакомого, была на стороне Донати. Начались интрига, и так как власть в это время уже была в руках Черки, то они могли оказывать большие услуги «белым» Канчельери в самой Пистойе через флорентийских правителей. «Черные» Канчельери апеллировали к Донати, а через Донати в Рим.

Таким образом насильственное водворение пистойоких «белых» и «черных» во Флоренции не только не помогло самой Пистойе, но усилило раскол в самой Флоренции настолько, что названия «белых» и «черных» мало-помалу прочно пристали к партиям Черки и Донати. С весны 1300 года и особенно с приората Данте их чаще всего уже только так и именовали. «Белыми» была партия пополанов, руководимая Черки и державшая власть, «черными» — Донати, дворянская группа, послушно следовавшая указаниям Рима, передававшимся через Акваспарту. Подстрекательствами кардинала нужно, по-видимому, объяснить и новое буйство дворян в канун дня Иоанна-Крестителя, патрона-покровителя Флоренции, 23 июня. В этот день ежегодно устраивалась торжественная процессия в Сан Джованни, в которой участвовали члены всех цехов, в праздничных одеждах, со старшинами впереди: настоящий боевой смотр пополанских сил. He-члены цехов, в том числе дворяне, стояли по тротуарам, не имея права примкнуть к процессии, и вынуждены были выдерживать, нужно думать, насмешливые взгляды цеховых людей. И в одном месте дворяне не выдержали. С криками: «Мы побеждали при Кампальдино, а вы оттеснили нас от должностей и от власти в городе» — они накинулись на цеховых старейшин и основательно их потрепали.

Такие выступления, конечно, не могли способствовать ни умиротворению города, к которому якобы стремился «миротворец» кардинал Маттео, ни его собственной популярности. И, конечно, ни в какой мере не способствовал выполнению той задачи, которую возложил на него папа, т. е. амнистии Симоне Герарди с товарищами. Новые приоры подтвердили решение своих предшественников, а когда кардинал внес предложение о том, чтобы впредь при выборах в коллегию приоров господствовал паритет между «белыми» и черными», приоры даже не передали его в советы, а отклонили с места.

Эти настойчивые выступления, «миротворца» до такой степени обозлили пополанов, что однажды, когда кардинал стоял у окна архиепископского дома, где он жил, один из пополанов пустил в него стрелу из арбалета. Она не попала в него и воткнулась в оконную притолоку. И была очень красноречивым свидетельством того, как флорентийские граждане относились к папе и к его маклеру во Флоренции.

15 августа коллегия, к которой принадлежал Данте, кончила свой срок. Одним из ее последних актов, по-видимому, было постановление об амнистии высланным в Сарцану вождям «белых», в числе которых был теперь уже смертельно больной Гвидо Кавальканти. Они вернулись во второй половине июля.

Кардинал обратился к новой коллегии — уже в третий раз — с требованием отменить приговор против Симоне Герарди с товарищами и снова получил отказ. Тогда, — ибо папа настаивал на решительных мерах, — он отлучил от церкви подесту, капитано, приоров, гонфалоньера, членов всех советов, некоторых отдельных граждан и, облегчив душу столь богоугодным делом, покинул Флоренцию (конец сентября 1300).