Анри Труайя - Екатерина Великая Страница 20

На следующий же день все трое Чернышевых отправлены лейтенантами в отдаленные гарнизоны Оренбургских степей. А во второй половине того же дня «высокопоставленная особа», обязанная следить за поведением Екатерины, по приказу Бестужева приступает к исполнению своих обязанностей. Это Мария Семеновна Чоглокова, двоюродная сестра императрицы. Ей двадцать четыре года, у нее красивое лицо и туповатый ум, она безукоризненна, добродетельна и до мозга костей пронизана чувством долга. Она обожает мужа (в данный момент он находится с миссией в Вене), у нее есть дети, она набожна, преклоняется перед Бестужевым и императрицей – одним словом, полагают, что она будет живым примером для великой княгини, столь нуждающейся в руководителе. Екатерина со страхом открывает дверь этой шпионке с холодными как лед глазами, находит, что она «чрезвычайно глупа, злобна, капризна и жадна». Услышав малейшую шутку, Чоглокова восклицает: «Такие слова не понравились бы ее величеству!» или «Такое императрица бы не одобрила!»

У великого князя также сменилось все окружение. Воспитателем ему назначен князь Василий Репнин. И наконец, молодым супругам приказано исповедоваться у архимандрита Симона Тодорского. Он их расспрашивает поодиночке об их отношениях с Чернышевыми. Услышав от них клятвы в целомудрии, священник восклицает: «Так почему же императрица убеждена в противоположном?» И хотя архимандрит, в нарушение тайны исповеди, докладывает обо всем услышанном ее величеству в положительном духе, наблюдение за Екатериной и Петром продолжается. Каждый день их подвергают новым унижениям. Временами Екатерине кажется, что, сама не зная как и почему, она стала заклятым врагом императрицы.

Глава VI

Супруга-девственница

Подобно тому как за идеализированным обликом великодушной царицы постепенно открывается истинное зловещее лицо Елизаветы, так день за днем познает Екатерина за цивилизованной внешностью придворной жизни истинную Россию, темную, нищую и полную жестокости. Все здесь – обман. Усилия Петра Великого «европеизировать» свою страну не смогли глубоко изменить ее. Согласно указам «Основателя», бород дворяне больше не носят, на голову напяливают парики, одеваются на французский манер, нюхают табак и танцуют, как в Вене или в Версале, и тем не менее эти мужчины и женщины, называющие себя сторонниками передовых идей, ничего не знают о подлинной западной культуре. Запретив старорусские традиции, древние формы святости и строгую патриархальную мораль, император сбил с толку аристократов. Придворным вменялось в обязанность подражать Западной Европе, а они ударились в распутство. Свобода нравов в окружении Елизаветы – лишь отражение любовных похождений самой царицы. В отличие от других европейских дворов, этот разврат не сопровождается хотя бы минимальной умственной утонченностью. Здесь придворные дамы соперничают в элегантности нарядов, но большинство из них не умеют читать. Их занимают одни лишь интриги, танцы и флирт. Они грубы со слугами и сюсюкают со своими кавалерами. Мужчины, офицеры-гвардейцы или сановники, тоже не сильно тянутся к чтению. Любимое их времяпрепровождение – ухаживание за дамами, карты и пьянство. Мужчина самоутверждается за бутылкой и у зеленого сукна, а отнюдь не за письменным столом и не за чтением. Несмотря на открытость страны для западных влияний, в Санкт-Петербурге трудно найти книги на французском или немецком языках. А на русском языке книг практически вообще не существует. Национальная литература – в зачаточном состоянии. Никого это не интересует, несмотря на робкие поощрения со стороны Академии изящных искусств. К тому же дворяне, окружающие Елизавету, в большинстве своем – выходцы из простонародья. Петр I поставил заслуги дворян выше их происхождения. Нет больше бояр, а есть чиновники. Отныне «Табель о рангах» закрепляет за каждым его чин в безбрежном океане российской администрации. Титулы графа, барона и даже князя раздаются за самые большие заслуги перед империей. Граф Алексей Разумовский всего лишь украинский крестьянин, бывший конюх Бирон стал герцогом Курляндским. Древние роды подлинной аристократии: Трубецкие, Волконские, Репнины, Голицыны, Оболенские, Долгорукие – с презрением относятся к этим новым задиристым богатеям. Екатерина, воспитанная в традициях старой германской аристократии, была шокирована неотесанностью людей, окружающих императрицу. Под внешним лоском нет ни выучки, ни настоящего воспитания. «Впечатление такое, что перед вами два общества, две различные нации на одной земле, – пишет проницательный наблюдатель рыцарь де Корберон. – Вы одновременно как бы и в XIV и в XVIII веках. Но и „цивилизованная“ часть общества лишь внешне цивилизованна. Это – дикари, одетые в современные одежды, люди… с красивыми манжетами, но без рубашек, они напоминают несозревшие плоды, начавшие гнить, потому что их слишком рано сорвали. Форма повсюду преобладает над содержанием: ценится кажущееся, а о сути не задумываются». И действительно, если грандиозность и пышность – правило дворцовых приемов, если у Елизаветы самая блестящая и многочисленная свита в Европе, если парадные залы поражают зарубежных гостей изобилием зеркал, позолоты и настенных фресок, то комнаты для жилья лишены каких бы то ни было удобств. В наспех построенных дворцах двери плохо закрываются, ветер дует сквозь щели в окнах, лестницы качаются, стены сырые, печи дымят и зимой нечем дышать от едкого запаха дыма. Из-за неисправности печей опасность пожара постоянная. А так как большинство домов деревянные, огонь пожирает их в считанные часы. Русские к таким бедствиям привыкли. Для них всякое жилище – временное. После пожара золу раскидают и строят снова на этом же месте. Так, дворец Елизаветы в Москве сгорел за три часа. Она приказывает, чтобы за полтора месяца его восстановили. Пока идут работы, Екатерина временно живет в доме архимандрита, в нем тоже трижды возникает пожар. Вот что она пишет: «Тот год был особенно богат на пожары. Мне доводилось видеть одновременно два, три, четыре и даже пять пожаров в разных местах Москвы». Редко ей удается чувствовать себя удобно в отводимых ей апартаментах. В Санкт-Петербурге, в Летнем дворце, окна ее покоев выходят, с одной стороны, на Фонтанку, в то время представлявшую собой грязную зловонную лужу, а с другой стороны – на крохотный дворик. В Москве полно насекомых, а сквозь лепнину на потолке течет вода. Все семнадцать дам и фрейлин великой княгини спят в одной комнате, которая к тому же служит ей туалетом и расположена рядом со спальней Екатерины. Во время поездок, поскольку почтовые станции занимает императрица, Екатерина часто ночует в службах или в палатке. «Помню, – пишет она, – однажды я одевалась перед печкой, в которой только что пекли хлеб, а в другой раз в палатке, где мне постелили кровать, было по щиколотку воды». Мебель – вещь редкая и не предназначалась для какого-то постоянного помещения, поэтому ее брали с собой во время переездов двора. Тогда все возили с собой, как кочевники, меняющие стоянку. Ковры, зеркала, кровати, столы, стулья, кресла, посуда – все ехало в телегах за императрицей из Зимнего дворца в Летний, из Петергофа в Москву и т. д. «Многое билось и ломалось в дороге, – напишет позже Екатерина, – и получали мы все это в пользование именно в таком виде, так что и пользоваться-то этим было невозможно». Драгоценные изделия французских краснодеревщиков, побывав под дождем, из-за плохого обращения приходили в негодность, ломались и сваливались в кучу в огромных неотапливаемых дворах как никому не нужный хлам. Изможденные поездкой придворные напяливают на себя парадные одежды и идут обедать на золотых блюдах в огромных залах, где колченогие столы подперты поленьями. На них парики, все надушены, напудрены, у дам на лице нарисована обязательно мушка «смерть мужчинам», но ночью все они будут спать на чем попало, так как постельных принадлежностей не хватает.