Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 2 Страница 20

Я ничего не сказал Иоланте. Несколько раз начинал говорить, глядя на ненавистную надпись, но голос срывался и противно дрожал. И я обрывал фразу. Любовь толкала вперед: жизнь — не книга, и я — не выдуманный герой… А гордость гнала назад: надо замкнуться в себе и ждать. Если захочет, она придет сама… Нельзя унижаться до расспросов, которые можно истолковать как ревность.

Поздно ночью я подвел Иоланту к подъезду ее дома. Она вошла и оглянулась, как бы приглашая следовать за ней. Но я остановился у порога.

Мгновенье мы стояли молча.

— Благодарю вас за приятный вечер. За все, — я думал об Изольде. Чей-то железный голос в моей душе равнодушно повторял: «Люблю только тебя, и вся моя иная любовь — только ничто». И я отвечал голосу: «Нет, любовь неделима!»

Широко раскрытыми глазами жена смотрела на меня. Растерянно начала:

— То есть как же… Вы… — Смолкла. Закончила холодно: Спокойной ночи. — И захлопнула дверь.

Я спустился к мосту. Вот здесь вчера колесо судьбы вдавило в грязь серебряную розу… Боже мой… Это не то… Не то..

Бегом возвращаюсь к старому дому с крестом у входа. Сонный привратник нехотя открывает дверь. Бегом поднимаюсь по лестнице. Незапертая дверь.

Иоланта, положив голову на раскрытую книгу, беззвучно плачет.

Ну вот и все. А сегодня — снова день. И завтра — опять. И долгие дни впереди. Колебания между ненавистью и любовью, яростная злоба при воспоминании об Изольде. Все тот же проклятый профиль стоит перед глазами. «Будет время, когда вы захотите иного счастья — тогда я приду для мести».

Она пришла. Неужели так можно жить и дальше?

Почему Иоланта молчит? Ведь нельзя же забыть… Боится - нет, слово страх в применении к ней звучит шуткой. Лжет? Но в больших зеленых глазах было столько равнодушия…

О, если бы только увидеть тревогу и раскаяние — простил бы и все забыл… Эх, если бы только поймать одно движение трусости — порвал бы тогда сразу… Но ничего этого не было… Чем больше я присматривался к жене, тем яснее видел, что самое главное, самое глубокое чувство, выраженное ее взором, всегда была печаль.

И это примирило меня с нею. Я решил взять себя в руки покрепче, отбросить мелочные соображения гордости и уязвленного самолюбия. Нужно поговорить, не требуя признания — к чему оно? — но преследуя лишь одну цель — познание правды, чтобы, поняв, можно было скорее помочь.

Настал день, когда я собрался, наконец, с силами.

— Странная надпись, Иоланта, — сказал я спокойно, взяв сигарету из ее портсигара.

— Ее сделал человек, любивший меня когда-то.

— Любивший?

— Может быть — любящий. Чужое сердце не в моей власти, милый.

— Оставим его в покое. Но ваше, Иоланта?

— Это ревность?

— Это гордость.

— Я не дала повода говорить мне такие вещи.

— Но надпись…

— Oh, darling, ведь не всегда же я имела честь быть вашей женой! Беспокоящие вас слова написаны до памятного послеполудня, — улыбаясь, Иоланта смотрела мне прямо в глаза. — Если в ваших вещах спрятан где-нибудь золотой локон или розовая ленточка — не выбрасывайте их, ради Бога: юридический контракт, заключенный нами в консульстве, не имеет обратной силы.

— Благодарю вас, я не собираю коллекций. И ничего не имею против вашей, если только она относится к прошлому.

Я встал, поцеловал жену и хотел выйти.

— Правдивость не позволяет мне закончить разговор на этом, — возразила она, глядя на меня большими, серьезными глазами.

«Начинается!» — пронеслось в голове, и сердце пугливо сжалось.

— Не обращали ли вы внимания, — начала Иоланта, спокойно зажигая новую сигарету, — что в одном сердце уживается много разных видов любви, если только так можно выразиться: любовь к мужу не мешает любви к ребенку, привязанность к отцу не исключает такого же чувства к бабушке…

— Ну, если надпись сделана вашей бабушкой, то прекратим разговор — он становится смешным, — прервал я, искушая Иоланту.

— Автор надписи — молодая девушка, но ее любовь ко мне и моя к ней не мешает мне любить вас.

— Конечно, нелепо было бы ревновать к подруге, — я пристально и в упор смотрел в прозрачные светло-зеленые глаза.

— Нет, это не просто подруга. Она друг и еще что-то большее. Вы поймете все в свое время, не спешите пока. Я хочу только подчеркнуть одно очень важное обстоятельство: даже один вид любви, например, основанной на половом влечении, всегда носит разные оттенки и выражается с разной степенью интенсивности — от мимолетной вспышки через бурную страсть до спокойной и постоянной привязанности. Если у женщины два любовника, она любит их все-таки по-разному, находя в каждом только ему присущие неповторимые черты. Испытывая мимолетное увлечение красивым мужчиной, женщина может отдаваться ему и в то же время полениться встать, чтобы подать стакан воды; а за другого человека она с радостью отдаст жизнь, потому что любит его больше себя, и любовь эта иная — в более высоком плане.

Она помолчала. Дрожа, я глядел ей в глаза.

— Вы должны помнить, что вы для меня пока — единственный мужчина, которого я люблю за молодость, силу, ум и смелость. В моей коллекции может быть любовь к бабушке и любовь к молодой женщине, любовь к брату, к товарищу, к другу — но другого такого, как вы, у меня нет. Я буду пристально наблюдать за вами, пока около вас не будет девушки, которую вы полюбите сильнее меня, я вам прощу все. Она появится — я уйду.

— Оставляя за собой большее и давая мне свободу в малом, вы, Иоланта, ожидаете того же и для себя?

— Бесспорно. Мы равны.

Я собрался с силами. Теперь или никогда!

— Таким образом, автор надписи означает для вас нечто меньшее, чем я?

— Он означает свое, иное, неповторимое и незаменимое. Он борется за меня, я готова бороться за вас. Возьмите же и вы на свои плечи тяжесть свободы и вольного чувства!

— Дорогая жена, выдержим ли мы такое испытание?

— Должны. Если нет, то мы не любим. Золото испытывают сильной кислотой. Помните, как это прекрасно сказал Ницше; «Кто никогда не воровал, тот не знает, что такое честность». Хочу пройти тяжелое искушение, чтобы вы знали ПОТОМ всю твердость и преданность моей любви.

Она взволнованно встала и обняла меня.

— Ваша не на жизнь, а на смерть! Верите мне?

— Верю, — прошептал я сухими губами.

А потом бродил по городу. Ну, что же я получил? Узнал, что нужно бороться, чтобы сохранять первенство…

Подобно быстрому потоку, который шлифует камни, сглаживая их острые края, время постепенно и незаметно сблизило меня с Иолантой. Общие вкусы, интересы и симпатии с каждым днем все больше и больше облегчали нам совместную жизнь, поведение жены было безупречным, а я, раз приняв определенное решение, настойчиво придерживался одной взятой линии — спокойного, но твердого руководства. Мне казалось, что судьба доверила мне очаровательного, но больного и несчастного ребенка, и мой долг заключается в том, чтобы покрепче взять себя в руки и заботиться только об интересах своей воспитанницы.