Сергей Луганский - Небо остается чистым. Записки военного летчика. Страница 20

Летать на боевые задания теперь нам было совсем близко – линия фронта проходила неподалеку от аэродрома. Чтобы помочь нашим наземным войскам, истребители занялись знакомым еще по финской войне делом – штурмовкой. Под крылья истребителя привешивалось по бомбе, брался полный боезапас,- и самолеты взлетали.

На финской войне мы сначала удивлялись такому использованию истребительной авиации. Но вскоре оценили внезапность своих налетов, их короткий, но мощный удар. На финской войне нам сильно мешал снег, надежно маскирующий противника,- сейчас же стояло лето, враг, обнаглев, двигался совсем открыто и представлял собой превосходную мишень для огневого удара с воздуха.

Упоенные победами, немецкие пополнения подходили к линии фронта в настроении полной безопасности. Пылили колонны автомашин с пехотой, по обочинам дорог неслись мотоциклисты. Нашим истребителям, незаметно проникавшим в тыл врага, это было только на руку. Низко, на бреющем полете проносились мы над беспечным врагом, поливая его из пушек и пулеметов. Наши летчики расстреливали захватчиков в упор, как на полигоне. За страдания нашего народа, за кровь и слезы косили летчики ненавистного врага.

После налета «лаггов» в немецком тылу царили неразбериха и паника. Горели разбитые машины, дороги и обочины были усеяны трупами.

Расстреляв весь боезапас, облегченные и довольные проделанной работой, возвращались мы на свой аэродром. Как правило, потерь в эти дни у нас почти не было.

Возбуждение наших летчиков было настолько велико, что многие не хотели вылезать из машин, дожидаясь, пока их заправят.

Бывало, сядет машина, ее тотчас окружают техники. Летчик высовывается из кабины, торопит:

– Давай, давай! Скорее!

Командир полка Иван Иванович Попов приказывает:

– На отдых. Все. Хватит. Видите, уже вечер.

– Това-арищ командир,- обиженно заводит летчик,- до темноты еще разок слетать можно. Ведь рядом же!

Попов сокрушенно качает головой:

– Ах, ребята, ребята… Смотри, Сергей, сами просятся, цены нашим ребятам нет.

А летать на штурмовку становилось все ближе и ближе. Враг развивал наступление. С воздуха нам отчетливо видны были оставленные нами позиции. Еще вчера вот в этих окопах сидели наши бойцы, вон в том укрытии располагался пулеметный расчет, а сейчас, перепаханные снарядами, проутюженные танками, окопы эти в руках врага.

Ценой огромных потерь гитлеровцы перли все вперед и вперед. Они захватили огромную территорию. Мне кажется, в те дни, дни первых своих побед в России, немецкие генералы и солдаты поверили в кликушеские предсказания своего бесноватого фюрера.

Воодушевленные «избранники судьбы» самозабвенно лезли в глубь чужой территории, к своей неминуемой гибели.

Дымилась родная земля. В разбитых и сгоревших селах торчали одни печные трубы. Суетились немецкие солдаты. Но, услышав гул наших истребителей, разбегались кто куда. Нашествие на нашу землю не оказалось для них увлекательной прогулкой. Это была Россия, где находили свою гибель многие армии захватчиков. И для нас не было большей радости, чем видеть немецкую солдатню в панике. Вот почему наши ребята и просились слетать еще разок.

Но вот однажды поздним вечером, когда налеты были закончены и в наступившей кромешной тьме стал накрапывать мелкий дождичек, Иван Иванович вызвал меня из землянки и сказал:

– Видно, не миновать нам все же подаваться назад в Ростов. А ну как ночью он нагрянет на аэродром?… То-то брат .

Мы замолчали. Значит, что же – снова отступление? А ведь, оставляя свои семьи в Ростове, мы были уверены, что фашисты Ростова не увидят никогда. Отступление… Проклятое, обидное слово!

– Съезди-ка, Сережа, в Ростов,- вдруг попросил меня командир полка.- Посмотри там, что с нашими. Эвакуировать их надо.

Голос командира прозвучал глухо. Дождь звучно барабанил по кожаному реглану. Огонек папиросы изредка освещал подбородок Попова, и тогда я видел горькую складку у его губ.

Той же ночью я вылетел в Ростов.

В Ростове я посадил свой самолет на аэродром у Ростсельмаша.

Город был на колесах, на ногах. Тронулись все. Эвакуировалось оборудование Ростсельмаша, «Красного Аксая» и многих других заводов и фабрик, лабораторное оборудование научных учреждений, культурные ценности. Уходило на восток население.

Вырвавшись в степи, получив оперативный простор, фашистские войска поставили перед собой цель – занять плацдарм на южном берегу Дона. Но, не рассчитывая на быстрый успех, гитлеровское командование все же хотело избежать длительной борьбы за город. Поэтому враг думал обойти Ростов с севера и выдвинуться на берег Дона через Шахты и Новочеркасск. Затем группа армии «Юг» под командованием фельдмаршала Кейтеля намеревалась развивать наступление непосредственно на Северном Кавказе, захватить Майкоп и Туапсе.

Захват Ростова был краеугольным камнем в планах гитлеровского верховного командования.

Перед всеми войсками южного фронта Советское Верховное Главнокомандование поставило задачу: любыми средствами удержать Ростов, закрыть ворота на Кавказ.

С трудом проталкивался я по неузнаваемо изменившимся улицам города. Часто попадались разбитые фашистской бомбардировкой здания. По улицам в тучах пыли проходили на запад колонны пехоты, грохотали танки. Гражданское население с детьми, стариками, со скарбом тянулось на вокзал.

Наш дом оказался целым. С бьющимся сердцем взбежал я на третий этаж. Дверь в квартиру распахнута. Я на цыпочках вошел, осмотрелся. Пусто, тихо, всюду следы поспешных сборов. Семьи моей не было. Я кинулся к одним соседям, к другим – тоже никого. Дом был пуст.

Не знаю, приходилось ли кому возвращаться в раскрытую, заброшенную и почти разграбленную квартиру, бывшую еще так недавно родным домом? Всего лишь месяц назад я приходил сюда с учебных полетов и моя маленькая дочка тянулась ко мне ручонками. Наступал тихий, спокойный вечер. Войны, казалось, никогда не будет. Потом ребенок засыпал, я брал с этажерки книгу и включал настольную лампу. И так во всех квартирах летчиков,- допоздна горели мирные огни.

А что я вижу сейчас? Хаос, погром, пустоту. И это мой родной дом…

Я долго стоял в квартире. Жена забрала с собой только небольшой чемоданчик дочурку. Она, видимо, сильно торопилась,- в обоих комнатах следы поспешных сборов. Разворочены постели, выдвинуты ящики. Дверь на балкон раскрыта. Так уходит из дома человек, если он не собирается больше в него возвращаться.

Разглядывая беспорядок, царивший в комнатах, я обратил внимание на груду бумаг, сваленных за письменным столом. Кое-какие листочки ветром разнесло по комнате. Это были старые письма, газетные вырезки. Обычно они лежали в самом нижнем ящике письменного стола. Я присел на корточки и взял бумаги в руки. Нет, тут были не только старые письма. Под ворохом бумаг я нашел большую пачку фотографий. Дед с бабушкой, отец, мать со всеми нами: братом, сестрой и со мной, еще какие-то,- и старинные на толстом плотном картоне, и недавние. Обидно мне стало оставлять дорогие снимки в брошенном доме. Не исключено, что какой-нибудь баварец или пруссак будет ржать, разглядывая бесконечно милые моему сердцу лица, а может быть, и просто на них наступит грязный сапог немецкого фашиста.