Борис Шапошников - Воспоминания о службе Страница 20

Тактику пехоты читал приватный преподаватель начальник штаба одной из гренадерских дивизий Генерального штаба полковник Никитин. Читал нудно по нашему официальному учебнику, говорил плохо, повторялся, очень часто говорил «следовательно», «так сказать», а лекции обычно начинал словами: «Я вам забыл вчера сказать…» В классе у нас оказался один поэт, который в стихах изложил лекцию Никитина. Целиком я уже забыл ее, но начиналась она так:

Я вам забыл вчера сказать,что в нашей, так сказать, пехотечетыре взвода в каждой роте…

Однажды перед началом лекции Никитина я, как старший по классу, стоял на возвышении и под гомерический хохот класса читал эту «лекцию» в стихах. Вдруг входит Никитин. Я отрапортовал, но должен был дать объяснение, чем вызван хохот в классе. Пришлось вручить ему написанную «лекцию». Никитин от души рассмеялся, попросил стихи, а на следующей лекции вернул их, нисколько не обижаясь на шутку.

Хорошо преподавал тактику артиллерии полковник Болышев, штатный преподаватель, окончивший артиллерийскую академию.

С полным знанием дела вел занятия преподаватель военный инженер полковник Воганд. Суровый, он не произносил ни одного лишнего слова на лекции, на его лице никогда не было улыбки, а между тем в частной жизни это был общительный и веселый человек. Служа в училище, он брал подряды на постройки. Ему принадлежит строительство Курского вокзала и гостиницы «Метрополь». Училище для него было побочным делом, но отношение к преподаванию у Воганда было самое серьезное.

Хорошими преподавателями по военной истории были Генерального штаба полковники Российский и Сухомлин, а русско-турецкую войну блестяще читал Генерального штаба полковник Синайский — командир 2-го гренадерского Ростовского полка, командовавший 61-й дивизией в 1914 году.

Языки вели преподаватели кадетских корпусов. Оригинален был учитель немецкого языка статский советник Биберштейн. Говорили, будто в 1870 году он был унтер-офицером германской армии и принимал участие в войне. Он требовал от нас строгой воинской выправки, и когда к нему выходили отвечать, то тут были и четкие повороты, и щелканье каблуками. И называли мы его неположенным титулом: «ваше превосходительство». Отметки по немецкому языку были у нас только хорошие и отличные. Наше строевое начальство знало эту слабость старика, посмеивалось над ним, но не запрещало нам величать сего унтер-офицера генеральским титулом.

Противоположную оригинальность являл собою преподаватель Закона Божьего и священник нашей училищной церкви. В отношении юнкеров он пользовался дисциплинарными правами командира отдельной роты. Ему полагалось командовать «Смирно!», и он приветствовал нас. Мы звали его «майором», хотя такого чина в армии не было. «Майор» Потехин на первом же уроке заявил, что Закон Божий нам известен, и мы легко подготовимся к экзамену, а он лучше прочитает нам отрывки из русской истории, и начал их читать… с убийства Павла I, рассказав это событие по запискам Зубова, только что вышедшим тогда в Париже на французском языке. Все лекции этого оригинального «майора» мы слушали с большим вниманием и, к чести юнкеров, за стены класса их не выносили, так что до ушей начальства о них ничего не доходило. «Майор» же продолжал аккуратно править церковные службы с провозглашением здравия всему царствующему дому Романовых.

Уставы преподавались нашими полуротными командирами. Мы имели хороший Строевой устав пехоты и драгомировские уставы — Полевой и «Наставление для действия в бою отряда из всех родов оружия». К сожалению, в толщу армий уставы проникали слабо. Старик Драгомиров исключил из Полевого устава бой и считал, что для боя нельзя дать уставных правил, а можно предложить лишь наставление для сообразования его с обстановкой, в которой придется вести бой.

Начальником училища при мне был Генерального штаба генерал-майор Яковлев, только что сменивший генерал-майора Лайминга, который был назначен начальником Александровского военного училища. Яковлев был красивый и статный генерал лет под пятьдесят, с большой бородой и бравой выправкой. Как в учебные дела, так и в строевое обучение он не вмешивался, и мы очень редко видели его в ротах. Во время мировой войны, с самого ее начала вплоть до Февральской революции, он довольно посредственно командовал 17-м армейским корпусом. С обновлением командного состава после Февральской революции Яковлев был снят с корпуса, и в дальнейшем я уже не слышал о нем.

Командир батальона училища полковник Романовский также мало вмешивался в занятия и наше воинское воспитание; он был человеком малоактивным. Таковым же он оказался и во главе 5-го стрелкового полка, командиром которого его назначили в 1903 году. Во время Мукденского сражения полк был окружен японцами. С ведома приехавшего из главной квартиры Куропаткина Генерального штаба капитана Циховича Романовский велел зарыть в землю знамя, и полк штыками пробивался из окружения. По поводу гибели этого полка после войны возникла литературная полемика.

Ближе к юнкерам стоял ротный командир. 2-й ротой при мне командовал капитан Калынин, грубый армейский офицер, большого роста, ходивший вразвалку. Мы называли его «чемоданом». Военное дело он знал плохо, больше следил за внутренним порядком в роте. Как все ротные командиры военных училищ, числился по гвардии.

Непосредственным нашим начальником и воспитателем являлся полуротный командир, в нашей полуроте — штабс-капитан лейб-гвардии Кексгольмского полка Бауер (полуротные командиры числились прикомандированными к училищу и оставались в списках своих полков). Штабс-капитан Бауер был хорошим строевиком и отличным воспитателем. На юнкеров он смотрел как на будущих офицеров, поэтому старался привить нам качества начальника. Прежде всего он требовал от нас правды. Будущий офицер не имел права лгать или изворачиваться. Каждый юнкер, совершивший какой-либо проступок, прежде всего сам обязан был доложить своему непосредственному начальнику — отделенному портупей-юнкеру, — а тот уже докладывал по команде. Обычно в таких случаях Бауер даже не накладывал дисциплинарного взыскания. Но если сам Бауер или начальство выше него узнавали о происшествии, тогда с его стороны пощады виновному уже не было.

Обыкновенно после возвращения из отпусков на уроке уставов на вопрос Бауера, что и с кем случилось, юнкера вставали и докладывали о своих проступках. В один из таких опросов юнкер Низяев не доложил, что он не отдал на улице честь офицеру Ростовского гренадерского полка, который, сделав ему замечание, не спросил даже его фамилии, а узнал только номер роты. Бауер задал Низяеву вопрос, был ли с ним подобный случай, юнкер подтвердил, но на вопрос, почему не доложил по начальству, отмолчался. Низяев получил двое суток ареста, а мы были поражены, как мог Бауер узнать это. Дело потом выяснилось: сделавший замечание Низяеву офицер оказался знакомым Бауера, сказал ему об этом случае и обрисовал внешность Низяева, который смахивал на китайца. Улики были налицо.