Бенгт Янгфельдт - Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой Страница 20

Я ощущаю себя каким-нибудь Альфонсом[6] (забыл, под каким номером), то есть беженцем из своей страны. Дождь льет как из ведра. Филины и вóроны свисают гроздьями, каркают и ухают. Оконное стекло не совсем целое, и в него задувает буря. Между балками крыши сочатся блики лунного света. Где мои брюки?

Этим, кажется, все испорчено. Я-то думал, что я новый Стриндберг, и вот с грохотом упал с высот искусства.

Сочельник Рауль проводит в одиночестве за написанием писем. “Пользуясь моментом, я прежде всего сплю до середины дня, что приятно после утомительного семестра, и еще пишу письма всей семье, что во время учебы было затруднительно, – пишет он деду. – Я также планировал в Рождество усиленно заняться учебой, но пока мне лень за нее взяться. Я, однако, включусь – завтра или, может быть, на следующей неделе. Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра! Прекрасная каникулярная философия”.

Учеба, за которую Раулю было “лень взяться”, – это математика и физика, два предмета, дававшиеся ему, как и следовало ожидать, с трудом. Во втором семестре он посчитал, что хорошего понемногу, и решил на следующий год перевестись обратно с теории строительства на архитектуру. В письме матери, беспокоившейся по поводу его “усидчивости и плохих результатов по математике”, он объяснял, что “лучше стать хорошим архитектором, чем плохим инженером, не говоря обо всех прочих соображениях”. То, что он решил не перенапрягаться из-за физики и математики, не значит, что он живет по “закону наименьшего сопротивления”. Скорее, он намерен “целенаправленно посвящать все больше и больше времени вещам, соответствующим моей натуре”.

Как и раньше, посредственные оценки Рауля – результат не отсутствия таланта, а лени, о которой свидетельствовал один из его товарищей по учебе: “Рауль учился мало, но работал быстро и очень эффективно. Нередко бывало, что целый проект он готовил в течение одной ночи”.

Рауля мучили не только математика с физикой, но и врожденный порок: он страдал серьезным дальтонизмом. Этот дефект обнаружил еще его сводный брат Ги, когда Рауль, выполняя школьное задание, раскрасил лошадь в зеленый цвет, а траву в красный. В ходе дальнейшего медицинского обследования было констатировано, что он “абсолютно не различает красный цвет”, у него вообще отсутствует “нормальная способность к различению цветов”. “Лишь в этом году я стал обнаруживать степень моего дальтонизма, – писал он матери в апреле 1933 года. – Я все время совершаю прямо-таки ужасные промахи”. Однокурсник Рауля тем не менее заверяет, что тот, несмотря на свой дальтонизм, “накладывал краски очень точно, а его цветовые гаммы всегда оказывались крайне приятными”.

То ли из-за плохих оценок, то ли из-за осознания этого своего дефекта, то ли из-за того и другого вместе Рауль стал сомневаться в целесообразности занятий архитектурой. В апреле 1933 года в письме матери он задался вопросом, насколько успешен он окажется в Швеции со своим американским образованием, которое не обязательно лучше шведского. “Хотя мне очень нравится архитектура, думаю, будет лучше, если я как можно скорее после завершения своей учебы займусь тем или иным бизнесом. Это не означает, что учеба была зря потраченным временем, ведь к деловой жизни, наверно, едва ли где-то готовят”. Май фон Дардель сочла это тревожным сигналом и переслала письмо свекру со следующим комментарием: “Написанное в этом письме… Рауль наверняка более подробно разовьет для Вас, если только это не просто выражение временного настроения. Но я, во всяком случае, сочла своим долгом поделиться с Вами”.

Рауль завершил свое образование, но его неуверенность в выборе профессии не уменьшилась, а, наоборот, с годами только возросла.

Международная выставка “Век прогресса”

Несмотря на свое негативное отношение к инженерной стороне архитекторского образования, Рауль по-прежнему с тем же энтузиазмом, что и раньше, интересовался архитектурой как видом искусства. Как раз в это лето он получил возможность ознакомиться с новейшими достижениями архитектуры, науки и дизайна. Как однажды он сразу же после выпускных экзаменов бросился на Стокгольмскую промышленную выставку, на этот раз он, как только 5 июня закончилась учеба, поехал в Чикаго на Всемирную выставку, открывшуюся несколькими днями ранее. Еще до открытия выставки он написал директору шведского павильона и предложил свои услуги – без оплаты. Но “с обычным своим шведским тактом эти люди мне даже не ответили”, жаловался он матери. В конце концов он получил ответ и предложение поработать на выставке в те сроки, которые и предлогал, то есть сразу после окончания занятий и в течение трех недель.

Силуэт Рауля, сделанный во время пребывания в Чикаго.

Цель Всемирной выставки заключалась в том, чтобы, согласно официальной брошюре, “постараться показать международной публике качество и значение научных открытий, каким образом они были сделаны и к каким изменениям в экономике и условиях жизни привело их внедрение”. Шведский павильон, двор которого был украшен скульптурами Карла Миллеса, специализировался на изделиях художественных промыслов, прежде всего текстиле и стекле. Другим “шведским” достижением был Золотой храм – китайский храм XVIII века, демонтированный Свеном Гедином и вновь собранный на территории выставки на деньги шведско-американского миллионера Винсента Бендикса. Храм, названный в честь спонсора реконструкции The Bendix Lama Temple, привлек к себе большое внимание, в том числе потому, что радикальным образом отличался от модернистского стиля архитектуры, доминировавшего на выставке.

В Энн-Арборе Рауль любил кататься на велосипеде.

На выставке Раулю пришлось исполнять разные мелкие работы, то есть “демонстрировать экспонаты, мыть окна, продавать стекло, фарфор, мебель, книги и т. д.” В последнюю неделю он получал по три доллара в день от шведской страховой компании Тюле “за раздачу флаеров”. Иными словами, он работал на подхвате, как и многие другие в павильоне. Но при его предприимчивости и находчивости у него были и собственные инициативы. Однажды он добился аудиенции у одного из организаторов выставки и уговорил его осветить скульптуры Миллеса с одной из 200-метровых башен, на которых держалась The Sky Ride – подвесная дорога, перевозившая посетителей от одной точки выставки к другой. “После того как я еще раз посетил представителя гигантской фирмы “Скай Райд”, мне наконец удалось получить разрешение, и теперь у нас каждый вечер бесплатное мягкое освещение нашей территории”, – с гордостью рапортовал он.