Марина Евтушенко - Воспитание православного государя в Доме Романовых Страница 20

Невеста великого князя вскоре прибыла ко двору, где ей предстояло принять новую веру. По личной просьбе матери принцессы Доротеи, которая еще в Германии читала Катехизис Платона (Левшина), изданный на немецком языке, она лично попросила именно Платона стать законоучителем ее дочери. Что же касается отношения к предстоящему событию самой Екатерины Алексеевны, то лучшей характеристикой этому можно считать отзыв монархини о некоей книге, возможно, Катехизисе Платона, который она однажды прочла: «Я нашла, что книга о православии святой Греческой церкви есть несравненная вещь в настоящем трудном времени и обстоятельствах. Это будет первая книга в свете, которая послужит украшением и щитом, и своим двойным употреблением она может соперничать с самой лучшей французской шифоньеркой, мебелью, которой полезность, если верить купцам, ее продающим, так разнообразна»[242].

В любом случае дело освоения православной веры юной немецкой принцессой двигалось быстро; вскоре невеста цесаревича была миропомазана, приняла православие и была наречена Марией Федоровной.

Несмотря на более чем благоприятное впечатление, произведенное избранницей на великого князя, он был осторожен. Имея с детства перед глазами пример чудовищной деморализации, развития фаворитизма и расточительности при дворе Екатерины II, да к тому же пережив не очень счастливый первый брак[243], Павел Петрович решил заняться воспитанием нравственности будущей императрицы России самостоятельно.

Перед помолвкой, решив обезопасить себя и свою будущую жену от неминуемых разочарований при дворе, цесаревич составил некую инструкцию[244]. В ней был прописан весь этикет придворной жизни, содержались полезные сведения о России, жизни и обычаях ее народа и было регламентировано поведение великой княгини в кругу придворных. Особенное внимание в этой инструкции было уделено религиозному вопросу. Первый и главный пункт касался того, что надобно будет соблюдать будущей великой княгине, а затем императрице, по отношению к церковным обрядам и обычаям. Знакомясь с этим документом, можно косвенно определить, каким образом Платон воспитывал самого Павла Петровича. «Я полагаю, не допуская в том ни малейшего сомнения, – писал великий князь, – что принцесса настолько ознакомлена с религией вообще, что она не может быть ни невежественна, ни ханжа, ни неблагочестива. […] Допустив это, приличие требует соблюдать для нее самой и ради того сана, который она будет носить, а тем более для примера другим, обряды и правила нашей церкви – хотя они бывают часто стеснительны и утомляют, – дабы не подать повода к соблазну и более понравиться простолюдинам, что чрезвычайно важно»[245].

В конце первого пункта был сделан важный вывод. «Наконец, необходимо, – писал Павел, – чтобы у нее (принцессы. – М. Е.) по этому поводу никогда не сорвалось с языка ни перед кем насмешки, порицаний, жалобы и т. п. и чтобы она даже не выслушивала шуток, которые многие позволяют себе у нас относительно религии»[246].

Однако в инструкции нет ни намека о том, что супруга императора когда-либо сможет занять самостоятельно российский престол и что в связи с этим на нее будут налагаться какие-то особенные христианские обязательства. Таким образом, молодая принцесса, едва вступив на русскую землю, была достаточно осведомлена о том, какую роль ей уготовило провидение.

Несмотря на женитьбу и связанные с этим обстоятельством новые обязанности, сам Павел Петрович никогда не прекращал близких отношений со своим бывшим законоучителем и советовался с ним не только по религиозным вопросам. Об этом можно сделать вывод из опубликованной их богатой переписки[247]. Например, Павел писал своему законоучителю: «Желательно, дабы при воспитании Российского юношества никогда не оставлялось в забвении […] основательное наставление в православном нашем законе. Сие единое действительное есть средство произвесть добрых граждан и достойных сынов отечества»[248].

Далее наследник, повторяя мысли самого Платона, делал вывод, что православный человек в науках не впадет в погрешности, свойственные невежеству, а в обычной жизни удалит от себя все искушения развратных мыслей и что надо больше издавать книг, обучающих православию. «Я имел всегда причины, – писал уже повзрослевший Павел в 1776 г., – быть вам благодарным и любить вас по бытности вашей при мне в младенчестве моем и по трудам и старанию, приложенным вами к воспитании моему. […] Вы знаете сердце и намерения мои»[249].

О величайшей духовной близости будущего императора с его наставником свидетельствуют и такие строки: «Вчерашний день сподобился я причаститься Святых Тайн, следовательно, и обновил дух свой. Кому первому сообщить сие, как не тому, который всегда вверял и подкреплял меня в расположениях, которые служат мне всегда единственным утешением и подкреплением всего бытия моего. Помолитесь, чтоб Всевышний сподобил меня быть всегда достойным чувствовать всю цену сего христианского действия»[250].

Когда в декабре 1777 г. у великого князя родился наследник Александр, Павел одним из первых оповестил об этом своего духовного пастыря, без ложной скромности добавив: «Желаю, чтобы он усердием к Богу и к отечеству своему походил бы на меня»[251].

Будучи в феврале 1782 г. в Риме, великий князь отметил, что «церковь Св. Петра такова, что желательно было бы, чтоб друг мой архиепископ Московский в таковой в Москве служил»[252]. А незадолго до воцарения Павел признался своему пастырю: «Сейчас, вышед из церкви, причастясь Святых Тайн, тридцатидвухлетним долгом почитаю к вашему преосвященству отнестись как к первому путеводителю моему. Не знаю, имею ли нужду более изъясняться, как о расположении душевном моем, так и сердца моего, с каковым есть ваш Павел»[253].

В ноябре 1796 г., когда в Санкт-Петербурге устанавливается самая мрачная и промозглая погода, скончалась императрица Екатерина Великая.

Павел Петрович, осознав всю важность события, призвал Платона срочно приехать в Петербург, желая видеть подле себя самого близкого по духу человека. Он писал своему бывшему пастырю: «Не нахожу слов сказать вам, как то, что когда, в самых первых днях царствования моего, желал я поспешно вашего сюда приезда, то сие происходило от удовольствия, какое находил я всегда, видя вас вместе с нами»[254].

Анализ исторических фактов, связанных с первыми шагами воцарения Павла I, убеждает, что действовал он по заранее продуманной схеме.