Кэтрин Дюпре - Джон Голсуорси Страница 20

Вопрос ясен: он может овладеть этим прекрасным видением, сделать его своим и вместе с ним изменить тоскливое течение своей жизни, а быть может, и вообще бежать от ее привычного уклада. Однако он решает ничего не менять. Когда он умирает, к нему является призрак Рози, упрекающий его в трусости.

««Я помогу тебе», – сказала она.

«Где ты? – задыхаясь, спросил Суизин. – Что случилось? Я потерялся».

...И вдруг Суизин пробормотал вслух сквозь сон: «Я что-то пропустил».

И вновь чьи-то пальцы потрогали его лоб, вновь глаза Рози смотрели на него со стены. «Что это? – спросил он. – Можно мне выбраться отсюда и уйти с тобой? Я задыхаюсь». «Что это? – подумал он, – что я потерял?» И он начал медленно перебирать в мыслях все свои капиталовложения. Что же все-таки? То, чего он никогда не знал, да и не хотел знать, – самопожертвование, рыцарство, любовь, верность, красота и необыкновенные приключения – все эти отвлеченные вещи, которые нельзя увидеть, – они явились сюда, чтобы преследовать его?» Позже Голсуорси переработал рассказ и почти полностью сократил эту сцену, нанеся тем самым произведению непоправимый ущерб. Когда в 1909 году рассказ был переиздан вместе с романом «Вилла Рубейн», он появился под названием «Спасение Форсайта» и очень отличался от первого варианта.

Это аллегорическая история, хотя ее герои не походили на Аду и Джона. И все же в какой-то мере Ада являлась для Джона той же Рози: это был шанс, ниспосланный ему судьбой, возможность порвать с условностями и сделать это прекрасное виденье и все, что оно несло с собой, своим – в случае Голсуорси это был мир художественного вымысла и литературы. Но оба – и Суизин, и Джон – ошибались, полагая, что жизнь предоставляет только один такой случай, не понимая, что наслаждаться даром жизни может лишь тот, кто открыт и восприимчив ко всему, что встречается нам на пути.

Этот рассказ – первый пример того, что Голсуорси называет «негативным методом письма»: рассказывая историю жизни Форсайта и заставляя умирающего человека прийти к страшному выводу – что он, по сути, никогда не жил, – Голсуорси на самом деле рассказывает нам историю собственной жизни – только наоборот. Он воспользовался своим шансом, получил Аду, и из романа «Джослин» мы узнаем, что у него были моменты, когда он, как и Суизин, чувствовал, будто стремительно вскакивает в экипаж и «мчится обратно по дороге быстрее, чем ехал сюда, с бледным лицом и пустым взглядом».

Большое участие в судьбе книги принял Конрад. «Я написал Блэквуду, – пишет он, – главным образом для того, чтобы напомнить ему, что неплохо бы среди других дел поскорее решить вопрос с Вашей книгой». Его хлопоты увенчались успехом, и в сентябре 1901 года Блэквуд издал книгу. Вскоре после ее выхода Конрад пишет Голсуорси письмо, представляющее огромный интерес. Оно датировано 11 ноября 1901 года.

«Хочу предупредить Вас об одной опасности, которая может помешать Вам завоевать популярность. Чтобы угодить публике, автор должен (если только он не льстивый глупец или напыщенный обманщик) очень близко знать предмет, делиться чем-то сокровенным. Однако только сокровенным здесь не обойдешься. Автор может обмануть кого угодно, но читатель поверит ему лишь тогда, когда обнаружит в главном образе героя (или героев) и в главной теме романа противоречия и не относящиеся к делу детали. Что бы там ни говорили, человек находится один на один со своей эксцентричностью (так это называют). Он склонен видеть целенаправленность там, где нет даже последовательности действий. Поэтому необходимо исследовать свой предмет глубоко и выискивать крупицы правды в океане несущественного. И самому предельно обнажиться, чтобы правдиво изобразить своих персонажей. Вам удается проникнуть вглубь и мастерски изобразить тех, кто не вызывает у Вас уважения. Это можно сказать об одном из второстепенных персонажей в «Вилле Рубейн». Что же касается данной книги, я считаю наибольшей Вашей удачей в ней образ Форсайта (sic). Я признаю это неохотно, потому что рассказ «Человек из Девона» написан с большим мастерством и в нем, несомненно, множество метких выражений». Написанное в столь далекие годы, письмо поражает своей проницательностью. Конрад указывает на опасную тенденцию, уже тогда проявившуюся в творчестве Голсуорси, – он не должен стесняться того, чтобы делиться сокровенным. При этом Конрад был неправ, полагая, что эта особенность творческой манеры Голсуорси будет мешать его популярности. Голсуорси при жизни имел такой успех, который был неведом никому из современных ему английских писателей, хотя после его смерти именно эта его внешняя беспристрастность привела к тому, что долгие годы о нем почти не вспоминали.

Интересно также, что Конрад сумел оценить умение Голсуорси изображать «тех, кто не вызывает у Вас уважения»; в этом уже тогда проявился «негативный метод», который, принеся удачу в случае с Суизином, несколько лет спустя достигнет вершины своего развития при работе над образом Сомса.

Как считает Конрад, рассказ «Человек из Девона», по которому назван весь сборник, гораздо интереснее и поэтичнее «Спасения Форсайта». Это странная, причудливая история, написанная от первого лица в эпистолярном жанре. Героиня рассказа Пейшнс обладает совершенно необыкновенным характером: в ней есть некая дикость и порывистость, делающие ее похожей на Кэтрин Эрншоу, героиню Эмилии Бронте[36]. Как и Кэтрин, Пейшнс типичная деревенская жительница. Она ничего не знает о жизни города и цивилизованного мира. В этом рассказе Голсуорси описывает любимый им Девон обстоятельнее, чем Бронте – Йоркшир или Харди – Дорсет; местность начинает играть в рассказе самостоятельную роль, это сила, определяющая судьбу ее жителей. Так, природа становится предвестницей трагической гибели Пейшнс, бросившейся со скалы после того, как она поняла, что покинута Зэхери Пирсом, своим возлюбленным.

«Любопытство привело меня к тому самому обрыву, с которого упала она. Я отыскал на скале место, донизу сплошь увитое плющом; уступ, на который она поднялась, был чуть правее меня – настоящее безумие. Здесь я понял, какие бурные страсти владели ею! Позади, окаймленное маками, лежало сжатое поле, там копошились и летали рои насекомых; а хлеб еще не был убран, по-прежнему хлопотали коростели. До самого горизонта распростерлось голубое небо, море сияло во всем великолепии над этим черным утесом, там и тут тронутым красным. Над полями с их оврагами и ложбинами повисли огромные белые облака. Здесь небо никогда не бывает медно-красным, как на восточном побережье; вечно оно покрыто сонными, ватными облаками, неуловимо меняющимися и плывущими куда-то. У меня все еще звучали в ушах некоторые фразы из письма Зэхери Пирса. В конце концов, он такой, каким его сделала сама жизнь, окружающая среда, семейные традиции».