Рене Кастр - Бомарше Страница 20

Пари-Дюверне поддержал своего протеже, обратившись с просьбой к принцессам еще раз похлопотать за Бомарше перед генеральным контролером, поскольку нерешительный Людовик XV обычно соглашался с выводами последнего. А выводы были, видимо, благоприятными для Бомарше, так как интендант финансов де Бомон, в чьем ведении находились лесные угодья королевства, дал свое согласие на назначение Пьера-Огюстена на желаемую им должность. Отказ же мог сильно повредить репутации Бомарше, про которого Пари-Дюверне писал королевским министрам следующее:

«С тех пор как мы познакомились, и он стал моим компаньоном, я убедился в том, что это честный человек, чья открытая душа, доброе сердце и острый ум заслуживают любви и уважения всех достойных людей; он перенес много страданий, закалился в борьбе с трудностями и своим возвышением обязан только своим способностям».

Наверное, разумнее всего было бы ограничиться этими рекомендациями, они в любом случае дошли бы до Людовика XV. Однако Бомарше, этот честолюбец, торопившийся получить должность и раздосадованный административными проволочками, — которые еще больше затягивались из-за интриг недоброжелателей, решил доказать, что его, пусть и недавнее, дворянство ничуть не хуже дворянства завистников, не желавших допускать его в свои ряды. Он написал самому министру, и в этом послании, столь же опрометчивом, сколь остроумном, сполна раскрылся бойцовский характер его автора, который еще не раз заявит о себе:

«Мое желание, мое положение и мои жизненные принципы не позволяют мне выступать в гнусной роли доносчика, а тем более пытаться очернить людей, чьим коллегой я хочу стать, но я считаю себя вправе, не нарушая правил хорошего тона, вернуть моему противнику удар, которым он рассчитывал сразить меня.

Главные лесничие повели себя нечестно и не дали мне возможности ознакомиться с их мемуарами, продемонстрировав тем самым, что боятся того, что я могу достойным образом ответить им. Говорят, они вменяют мне в вину, что мой отец был ремесленником, и утверждают, что, сколь бы славен ни был я сам в своем искусстве, моя сословная принадлежность не совместима с почетным положением главного лесничего.

В ответ я выяснил все, что касается семей и недавней сословной принадлежности некоторых главных лесничих, о коих мне представили весьма достоверные сведения:

1. Г-н д'Арбонн, главный лесничий Орлеана и один из моих самых ярых противников, зовется Эрве, он сын Эрве-паричника. Я готов назвать с десяток и поныне здравствующих людей, которым этот Эрве продавал и надевал на голову парики. Господа лесничие возражают мне, что Эрве был „торговцем волосами“. Какое тонкое различие! С точки зрения права оно нелепо, в том, что касается фактов — лживо, ибо в Париже нельзя торговать волосами, не имея патента паричника, иначе это торговля из-под полы; но он был паричником. Тем не менее Эрве д’Арбонн был признан главным лесничим без всяких возражений, хотя не исключено, что в юности он тоже пошел по стопам отца.

2. Г-н де Маризи, занявший пять или шесть лет тому назад должность главного лесничего Бургундии, зовется Легран, он сын Леграна, шерстобита и чесальщика из предместья Сен-Марсо, позже открывшего небольшую лавку по продаже одеял рядом с Сен-Лоранской ярмаркой и нажившего на этом состояние. Его сын женился на дочери шорника Лафонтена, взял имя де Маризи и был признан главным лесничим без всяких возражений.

3. Г-н Телле, главный лесничий Шалона, сын еврея по имени Телле-Дакоста, который начал с торговли украшениями и подержанными вещами, а впоследствии разбогател с помощью братьев Пари; он был признан без возражений, а затем, как говорят, исключен из собрания, так как был обвинен в том, что вновь занялся делом своего отца, но я не знаю, насколько это соответствует действительности.

4. Г-н Дювосель, главный лесничий Парижа, сын Дювоселя — сына пуговичника, впоследствии работавшего в лавке своего брата на одной из улочек Фера, затем ставшего его компаньоном и, наконец, хозяином лавки. Г-н Дювосель не встретил никаких препятствий при принятии на должность».

Благоразумнее было бы не предавать гласности эти подробности, видимо, соответствовавшие действительности, и не писать о них в таком легкомысленном тоне. Все говорит о том, что противники Бомарше оказались в курсе его демарша, и это никак не могло изменить к лучшему их отношения к претенденту на высокую должность, который ставил их в один ряд с мольеровским г-ном Журденом.

Хотя Людовик XV не испытывал неприязни к Бомарше, министр его двора г-н де Сен-Флорантен, находившийся с бывшим часовщиком не в самых лучших отношениях, воспротивился его назначению на должность главного лесничего и отказался ставить свою подпись на королевской грамоте после подписи короля. Людовик XV, как всегда, пошел на поводу у своего министра, и должность была отдана другому претенденту.

Этот неприятный для Бомарше эпизод стал знаменательной вехой в его биографии: если бы он добился желаемой должности, обязанности вынудили бы его переехать в провинцию, и он оказался бы всего лишь одним из восемнадцати главных лесничих королевства. Поражение, не повлияв на его жизненные принципы, научило Бомарше, как и его Фигаро, стойко переносить несчастья. Чтобы сдержать слезы, он расточал улыбки. И все же его попытка перейти в дворянское сословие увенчалась успехом. Для сына часовщика и бывшего подмастерья, получившего в тридцать лет дворянство, занимавшего не последние должности при дворе и уже нажившего приличное состояние, это было блестящим началом карьеры, которое следовало развить, и Бомарше немедля взялся за дело.

Глава 9

КРЕСЛО БРИДУАЗОНА (1762–1763)

После неудачной попытки получить должность главного лесничего королевства и прежде чем бросаться в новые авантюры, Бомарше благоразумно занялся обустройством своего быта, нарушенного вдовством. Тяжба с Обертенами сделала невозможным его совместное проживание с бывшей тещей и свояченицами. Жить одному в каких-нибудь меблированных комнатах тридцатилетнему мужчине не хотелось; поселиться у одной из любовниц он тоже не мог — несмотря на царившую свободу нравов, новоиспеченному дворянину, желающему преуспеть, следовало заботиться о своей репутации.

Помимо всего прочего, Бомарше очень осложнил положение своего отца, вынудив того оставить профессию часовщика; старик Карон оказался на вторых ролях в семье зятя Лепина, в том самом доме, которым управлял в течение сорока лет. На этого пенсионера поневоле, тяжело переносившего свое вдовство и страдавшего от болезни почек, навалились еще и финансовые проблемы. Дело в том, что Карон-отец при посредничестве своего другого зятя — Гильбера, обосновавшегося с 1748 года в Мадриде, выполнял заказы для испанских клиентов. Многие из этих заказов остались неоплаченными, а парижские кредиторы требовали от часовщика вернуть деньги. Из-за всего этого старик оказался в такой ужасной ситуации, что чуть было не покончил с собой.