Ульрика Кесслер - Ричард I Львиное Сердце Страница 20

Если взглянуть на отдельные действия Ричарда по отношению к отцу, становится очевидным голословность традиционных утверждений о его «метании» между отцом и Филиппом. Скорее можно заметить по сути прямолинейные, хотя и с каждым разом все более интенсивные предупредительные сигналы, до последнего момента оставлявшие открытой возможность примирения. Результатом уже упоминавшихся первых тайных переговоров с Филиппом в июне 1187 года перед встречей в Шатору было заключение столь желанного для отца перемирия, а во время последующего пребывания в Париже не была принесена новая вассальная присяга и не подтверждена прежняя. И все же в воздухе уже витало нечто, питающее подозрения Генриха о возможном политическом заговоре против него. Хотя вплоть до начала осенних переговоров в течение всего 1188 года невозможно обнаружить никаких явных признаков сговора между Ричардом и Филиппом. Во вновь начатой войне в Берри, которую Филипп вел явно в интересах Ричарда и в зоне его влияния, Ричард, как мы уже видели, становится на сторону отца — он даже сам воюет на севере, принимая участие в контрнаступлении на Мант-на-Сене.

Шатийон-сур-андская конференция, состоявшаяся 7 октября 1188 года, в которой наряду с Генрихом и Филиппом, участвовал и Ричард, не привела к заключению перемирия. Не состоялся и предложенный Филиппом взаимный возврат завоеванных в 1188 году территорий (завоевания Ричарда в Тулузе в обмен на захваченные Филиппом в Берри земли). Но сразу же после этой встречи Ричард выступил с предложением, вызвавшим чрезвычайное раздражение Генриха. Якобы для устранения препятствий на пути к миру и для очистки совести перед крестовым походом, тот вызвался держать ответ за свои тулузские походы в курии, в королевском суде Филиппа. Однако само признание своей подсудности этому суду означало признание себя французским вассалом. И даже если Ричард и не приносил Филиппу ленной присяги, реализация подобного предложения была бы практически ей эквивалентна. И сеньор в таком случае был бы обязан принять в суде сторону своего вассала. Смекнув в чем тут дело, Генрих сильно разгневался, но этим все и ограничилось.

Через несколько недель Ричард окончательно перешел на сторону Филиппа. Это произошло 18 ноября 1188 года во время Бонмуленской конференции. Несомненно, он взял инициативу в свои руки. По утверждению Гервасия, Ричард, напуганный слухами о предполагаемом объявлении Иоанна наследником английского престола, еще до этой конференции помирился с Филиппом и договорился о своем переходе на его сторону; он сообщает также, что это стало для всех полной неожиданностью. От имени Ричарда Филипп потребовал заключения брака с Алисой и принесения вассалами Генриха ленной присяги Ричарду, что означало признание последнего престолонаследником. В ходе трехдневных, становившихся с каждым днем все жарче, словесных перепалок Ричард напрямую спросил отца, собирается ли тот объявлять его престолонаследником. Загнанный в тупик поставленным в столь ультимативной форме вопросом, Генрик явно не готов был произнести категорическое «да» и вновь попытался уйти от прямого ответа, после чего Ричард и принес Филиппу ленную присягу на верность ему всех французских владений. Даже если предположить, что это было оправдано «salva fidelitate patris»[14]*, в отношении чего у летописцев нет единодушного мнения, Ричард тем самым нарушал клятву верности отцу, поскольку присягал Филиппу и как герцог Аквитании, признавать вассальную зависимость которой от французской короны Генрих прямо запретил. Включая в свою присягу все французские лены, он тем самым объявлял себя наследником Генриха и, как таковой, признавался Филиппом. Со своей стороны, Филипп обещал Ричарду помочь усмирить строптивых беррийских баронов. Так Генрих оказался в ситуации, когда через его голову принимались крайне важные политические решения. Из необходимости публичной присяги следует два вывода. Во-первых, если доселе мы ничего не слышали о присяге, значит ее и не было, и во-вторых, Ричард боролся с отцом в открытую. Финальный этап своего противостояния с отцом он начинает не переходом на сторону противника в бою, но законными путями за столом переговоров. Все шло по плану, предусматривавшему его осуществление на последней конференции года, где неизбежно должно было быть заключено двухмесячное перемирие, и переход к Филиппу, как это подтверждают достоверные источники, не был решением, принятым в последнюю минуту. Подобное перемирие, заключаемое на Рождество, обычно длилось до дня святого Иллариона, отмечаемого 13 января, но и после этого ввиду, как правило, неблагоприятных погодных условий, немедленное возобновление военных действий представлялось в высшей степени маловероятным. Так что всем было ясно: перемирие будет неизбежно продлено. Таким образом, Генриху предоставлялась возможность приспособиться к новой ситуации, и не только в военном отношении, но и, конечно, в политическом. Более того, по его просьбе перемирие дважды продлевалось и затянулось до самой Пасхи 1189 года. Из этого видно, что Ричард, в чьих интересах и велась Филиппом эта война, вовсе не стремился свергнуть отца, а лишь добивался от него своего признания в качестве наследника. Во всяком случае, в Бонмулене он все еще был готов пойти на примирение.

К этому времени, однако, на фоне общего упадка сил резко усилилось и без того почти патологическое упрямство Генриха. Он посылает архиепископа Кентерберийского и группу знатных вельмож к Ричарду, но тот с презрением отвергает все предложения, полные обычных пустых посул, вероятно, из опасения вновь очутиться в положении, подобном тому, в котором он оказался осенью 1187 года. Тогда, поддавшись велеречивым уговорам отца, Ричард выказал редкое послушание и сразу же, как сообщает Говден, Генрих занял по отношению к Ричарду жесткую позицию, очевидно находясь под впечатлением разочарования, доставленного ему старшим сыном. Случись такое и на этот раз, Ричарду, вероятнее всего, никогда бы не удалось заполучить Филиппа в качестве союзника. Риск был слишком велик, а время торопило. Весной 1189 года Барбаросса уже собирался выступить в поход, в мае он двинулся в путь, а Ричард, по его собственному убеждению, был все так же далек от своей цели.

В действительности время Генриха было уже коротко отмерено, и вся борьба была излишня, но об этом не знала противная сторона. Генрих пользовался настолько громкой славой мастера мистификаций, что никто из не входивших в его ближайшее окружение, а значит и Ричард, не верили в его болезнь. О характере этой хвори подробнее других пишет Гиральд, входивший на ту пору в свиту королевских послов, курсировавших между ставками противников. От него мы и узнаем об опухоли «circa pudenta»[15]*, которая вскоре превратилась в свищ. Если речь идет о кишечном свище, то налицо запущенная форма тяжкого недуга. Непосредственной причиной смерти «Historie de Guillaume le Marechal», жизнеописание свидетеля кончины Генриха, называет кровотечение изо рта и носа. Именно это обстоятельство и нашло отражение в уже упоминавшемся феномене кровотечения из ран умершего. И это лишний раз подтверждает, что Генрих скончался не от стресса, связанного с войной, а в результате резко прогрессирующего с момента начала истощения организма. Имей мы на руках более подробную историю его болезни, как знать, может нам бы и удалось отыскать ее взаимосвязь с полнейшим отсутствием гибкости, которым характеризовалось поведение Генриха в последние годы жизни. Конференции оказались в последний час такими же бессмысленными, как и прежде. На Троицу состоялась встреча в Ла-Ферте-Бернар: Филипп потребовал выдать Алису Ричарду и разрешить вассалам Генриха присягнуть на верность Ричарду как будущему наследнику престола. Ричард потребовал участия Иоанна в крестовом походе, грозясь в противном случае остаться дома. На это последовал категорический отказ Генриха. Обратившись непосредственно к Филиппу, он заявил, что если тот согласен, Алису можно выдать замуж за Иоанна, в этом случае он бы щедро наделил новобрачных. Это предложение вызвало лишь раздражение Ричарда, да и Генрих едва ли мог рассчитывать на успех своего предложения, поскольку ситуация уже не позволяла Филиппу открыто отвернуться от своего нового союзника. Однако военное положение Генриха на тот момент было еще далеко не безнадежным. И лишь после вторжения объединенных сил Филиппа и Ричарда в Мен и Турень, где их ряды стали быстро пополняться переходившими на их сторону вассалами Генриха, исход борьбы оказался предрешен. Тур был, наконец, взят, но именно в свою вотчину тянет Генриха вопреки всякой военной логике. На ответные меры у него уже не хватает сил. Вместо того, чтобы укрыться в верной ему Нормандии, он бесцельно, как по крайней мере представляется со стороны, мечется по всему театру военных действий. Сгорает любимый им Леман, где он родился и где покоился прах его отца, и все из-за того, что Генрих отдает приказание поджечь предместье, чтобы задержать преследовавшего его неприятеля, а из-за резкой смены направления ветра огонь перебрасывается на сам город. Были в этой войне драматические эпизоды. Ричард, невооруженный, преследовал своего отца и был повержен одним из соратников Генриха, Вильгельмом Маршаллом, пронзившим его коня. Так Генрих избежал пленения собственным сыном. После этого эпизода он потерял всякую охоту к сражениям и сопротивлению и отправился умирать в Шиньон. Оттуда Генрих прибыл 4 июля на свою последнюю конференцию, на которой уже не было переговоров как таковых, а царил лишь грубый диктат победителей, потребовавших от него безоговорочной капитуляции. Дошедший до нас текст начинается с утверждения, что Генрих полностью сдался на милость французского короля: «Rex Angliae ex toto posuit se in consilio et voluntate regis Franciae»[16]. И еще он должен был возобновить свою ленную присягу Филиппу. Алису нужно было отпустить, Ричарду предстояло принять присягу на верность вассалов отца, «citra mare et ultra»[17], и следовало выплатить репарации. В целом условия мира можно было считать кабальными лишь с субъективной точки зрения Генриха. Спустя два дня после его последней встречи с Ричардом и Филиппом он был уже мертв. Он умер 6 июля, и мы ничего не слышали о возвышающей душу кончине. Семья его начала разрушаться еще задолго до этого дня, и в предсмертные часы он лишь проклинал сыновей и сокрушался о своем позоре. Последним ударом была весть об измене Иоанна. Похоронили его в окрестностях Фонро, где также должны были быть погребены его жена и один из сыновей. Когда умер Иоанн, Луарская область была уже потеряна, а сыном, который пожелал покоиться у ног отца, как бы в знак запоздалого раскаяния, стал Ричард.