Елена Лаврентьева - Бабушка, Grand-mère, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков Страница 20

Итак, мы с мамой вернулись в Москву и стали жить на даче. В конце лета 1943 года случилось событие, которое произвело на меня большое впечатление и запомнилось на всю жизнь. За время войны все уже привыкли к звуку пролетающих высоко в небе военных самолетов. Но вдруг небольшой военный самолет несколько раз пронесся на малой высоте прямо над нашим дачным домом, делая разворот над соседним селом на горе. Все ужасно всполошились: ведь война еще не кончилась, а неподалеку находился важный охраняемый объект – железнодорожный мост через канал. Переполох достиг апогея, когда во время третьего захода от самолета отделился какой-то небольшой предмет и упал на крышу соседского дома. Все с ужасом ждали взрыва, и только бабушка сказала спокойно: «Это прилетел Адриан. Только он может совершить такое хулиганство». Вскоре прибежала соседка и принесла мешочек с песком и запиской от… Адриана. Он прилетел на один день в Москву и оповещал об этом мою мать, напугав всю округу. Мама тут же бросилась на станцию и, сев на ближайший поезд, успела с ним повидаться. Я не стал бы рассказывать об этом эпизоде, если бы не реакция бабушки, которая к тому времени уже хорошо изучила характер своего зятя. Далее вновь дневник деда: «7 сентября 1943 года. Наши войска на Южном фронте за эти дни очень успешно продвигаются вперед, освобождая города и населенные пункты и уничтожая войска фашистов. В сегодняшней сводке сообщается, что с 5 июля по 5 сентября немцы потеряли убитыми 400 с лишком тысяч человек, 38 600 пленными, ранеными около миллиона! Но ведь и наших-то погибло не меньше. Жутко думать… Донбасс уже почти весь в наших руках. Приближаемся к Басмачу, обошли Брянск. Имеется уже Смоленское направление. Мы, вероятно, в километрах 30–35 от Смоленска. А вот под Ленинградом без движения. Его продолжают обстреливать немцы из орудий и теперь шрапнелью, что дает много жертв среди населения. Сережа давно не писал. Мы его все ждали в Москву. Между 20 и 25 августа он, по сообщению бывшего здесь его начальника, должен был приехать. Но тот прислал своей жене письмо от 19 августа, что неожиданно их расформировали и отправляют неизвестно куда на фронт. Сейчас мы находимся совершенно в неизвестности о Сереже…

3 ноября 1943 года. Какая масса событий совершается в переживаемое нами время в относительно короткий период! За 2 месяца, и то неполных, с моей предыдущей записи наши войска не только заняли Смоленск, Брянск, но и массу других городов. Всякий раз при занятии более или менее значительного города Москва “салютует” в определенный час 12—20-ю залпами из 120–240 орудий. Одновременно с этим из различных мест города при каждом залпе пускают массу ярких разноцветных римских свеч. Зрелище очень красивое, особенно если смотреть с крыши нашего высокого дома или с балконов верхних квартир… От Сережи за эти дни не только получили извещение, но даже известие о том, что он женился (перед самой войной Сергей развелся со своей первой женой Кирой. – А. О.). И не только извещение, но и приезд сначала его жены Александры Филипповны (урожденной Казаковой), а затем и его самого. 31 октября он уехал, пробыв здесь около 10 дней, а Шура осталась. Нельзя не порадоваться за Сережу, что он начал жизнь снова более полную. Он так любит детей, а Шура, по-видимому, подходящий для него человек, очень простая, без ломанья. Она из простой рабочей семьи, живущей в г. Боровичи Ленинградской области. Отец ее старший кузнец на паровом молоте в большом комбинате. Поживем – увидим. Во всяком случае, это неплохой шаг. Если удастся перетащить Сережу в Москву, то наша маленькая квартира, особенно с приездом Адриана и его демобилизацией, будет полным полна. Возвращения Адриана ждем в самом непродолжительном времени…»

В начале 1944 года мой отец был вызван из Ярославля в Бакуриани, где проводился первый после 1940 года чемпионат СССР по горнолыжному спорту, на который были командированы из армии многие, оставшиеся в живых горнолыжники. После этого была еще одна спортивная поездка в Свердловск. Вернувшись оттуда, отец заболел плевритом, и у него был обнаружен туберкулез легких. Дед так описывает это в своем дневнике: «23 апреля 1945 года. Давно не писал в этой тетради; не могу объяснить почему… Поводом к тому, что я снова взялся за записи, является чрезвычайный факт: сегодня наши войска вошли в… Берлин! Первым вошел Жуков (1-я Белорусская армия). Второй салют Коневу (1-я Украинская армия). Сейчас, в 10 ч 30 мин, жду третьего салюта. Он оказался по поводу взятия войсками 4-го Украинского фронта города в Чехословакии… В нашей семье крупным и неприятным событием за это время надо считать открытие туберкулезного процесса у Адриана. Он большого роста, сильный молодой человек 28 лет, мастер спорта и притом хорошего спорта – лыжник, специалист по т. н. слалому и скоростному спуску, один из первых по Союзу. Ездил в Бакуриани на состязания, там плохо питался. По приезде его направили на состязания в Свердловск. По возвращении оттуда он уже кашлял. Это было в апреле 1944 года. Прожил два дня на даче, где в это время уже жили Лиза с Алешей. Там он себя чувствовал больным. По приезде в Москву, когда кашель у него усилился, померил температуру, оказалось 38 °C. Его посмотрела одна врачиха, сказала, что бронхит, посмотрела другая, сказала, что плеврит. Я приехал с дачи, послушал его, и мне не понравилось состояние его левого легкого. Я потащил его на рентген к себе в клинику, сделал анализ мокроты. На рентгене оказалась каверна под левой ключицей, а в мокроте ВК. Поместили его в госпиталь. Я очень болезненно отнесся к этому событию, будучи врачом, понимаю всю тяжесть его. Мне очень жалко было видеть, особенно в условиях госпиталя для туберкулезных, Адриана, которого видел постоянно бодрым, сильным, энергичным. Сразу он потерял свое лицо и подравнялся к общему туберкулезному уровню. Жалко и страшно за Налю и Алешку: контакт. После выписки из госпиталя, где ему наложили пнеймоторакс, пришлось направить его в тубинститут, где делали пережигание спаек, мешавших спадению каверны. После этого, когда мы все немало поволновались, как будто наступило затишье. Температура нормальная, мокроты почти нет. Пробыл он в санатории около полутора месяцев и вернулся к нам на квартиру. От военной службы его освободили. Уж не знаешь, что лучше – ранение на войне или такое вот заболевание легкого…» Дед приложил немало усилий, чтобы достать в «кремлевке» остродефицитное лекарство – только что появившийся стрептомицин, который и спас жизнь моему отцу.

Дальше опять из бабушкиного дневника: «Март 1945 года. 2-го у Сережи родился сын. Назвали Николаем. 16-го я приехала на дачу, +2. 17-го приехал Гоня, и призвали печника, чтобы сделал печку в столовой. Начал 18-го за 800 рублей. По утрам мороз —15, днем тепло.