Александр Филоник - Тогда в Египте... (Книга о помощи СССР Египту в военном противостоянии с Израилем) Страница 20

Но вообще Ступин относился к понимающим людям. Он вникал в ситуацию сходу. Видел, что переводчик бессилен что-либо сделать в сложившемся положении. Однако, не всегда было такое понимание даже у таких советников, как Виктор Гаврилович. Иногда, по своей вине или по чужой, переводчик становился «козлом отпущения»: на него сваливали неудачи, возникшие в результате переговоров, мягко говоря «недопонимание» между советниками и подсоветными. Все же таких недоразумений, возникших по нашей вине, было мало. Но, пожалуй, каждый переводчик может вспомнить хотя бы один случай, когда ему приходилось спасать ситуацию в целом или подсоветного, или специалиста.

Однажды, уже после прихода наших регулярных войск, пришлось переводить в египетском батальоне связи в предместье Каира, куда мы поехали с узла связи Главного советского военного советника на машине с досками, чтобы сделать пирамиду для оружия личного состава. Кроме меня в грузовой машине находился начальник узла связи, водитель и два-три рядовых, включая сержанта. С арабским батальоном связи договорились до меня, поэтому, выехав уже в сумерках вечером, долго искали его. Вероятно, прошел целый час в поисках. Наконец, прибыли к связистам, но, оказалось, к другим. Изумленные до крайности, увидев нас в униформе в темноте, наши союзники после длительных объяснений все же решили нам помочь. Они долго звонили своему начальству, тоже до предела изумленному, объясняя то, что произошло. Наконец, сверху дали «добро», и наши солдаты принялись распиливать и строгать привезенные доски на станках, а нас два офицера пригласили на чай.

Сидим, разговариваем. Вдруг вопрос египтян: «А как советские люди относятся к арабам, египтянам?» Мой подопечный, не моргнув глазом, ответил: «Арабы как фашисты, те преследовали и убивали евреев, и эти тоже». Опешив на секунду от такой «находчивости» подполковника, я спокойно перевел что-то за советско-арабскую дружбу. Разговор вновь продолжался в обычном русле, хотя, вероятно, мой соотечественник ждал от арабов соответствующей реакции на свой вопрос. Солдаты скоро закончили свою работу, и мы, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, вернулись в Маншиет аль-Бакри.

Я об этом эпизоде не напоминал начальнику узла, зато он, видимо, осознав свою, мягко говоря, оплошность и вероятные последствия ее, очень часто повторял при встрече очередную глупость, называя меня: «Ум, честь и совесть узла связи».

Хочу, однако, повторить, что подобных ситуаций было чрезвычайно мало. Не потому, что нас натаскивала прежняя система — партбюро, партком, разные выездные комиссии и, наконец, высшие инстанции ЦК КПСС, где трудились высокопрофессиональные люди с огромным практическим опытом работы в странах Востока, в том числе в арабском мире.

«Ляпы», не вышеуказанный, конечно, скорее объяснялись национальным характером россиян, застенчивостью, простотой, в какой-то степени скромностью и боязнью поднимать серьезные вопросы.

Не в последнюю очередь, сказывалось и отсутствие большого опыта контактов с иностранцами из-за «железного занавеса», существовавшего во время нескольких поколений советских людей. Отсутствие этого опыта вылилось в неумении общаться с иностранцами, этакую робость. Отсюда — отсутствие у значительного числа советников смелости ставить принципиальные вопросы и добиваться на них ответа, стремление оставаться в тени. Это, кстати, подмечали сами советники. Так, Ступин делал внушения кое-кому из своих подчиненных, которые превращались в чертежников, рисуя различные графики, схемы, таблицы, плакаты с планами боевой и прочей подготовки. У них это получалось очень красиво и профессионально. Подсоветным такая деятельность очень нравилась: и наглядная агитация на высоком уровне, и советник при деле — не вмешивается, не ставит сложных вопросов, мало беспокоит.

Прав был редактор «Аль-Ахрам» Мухаммад Хасанейн Хей-каль, когда, объясняя примерно в 1972 году «несработанность», промахи работы советников как важный показатель несложившихся отношений между СССР и Египтом после выдворения советских военных в 1972 г., писал, что это непонимание в значительной мере сложились из-за «сюсюканья» русских, часто поддакивавших подсоветным вместо спора и дискуссий с ними по тому или иному вопросу. А такие вопросы были: хотя бы поставки так называемого наступательного оружия и целый ряд других.

Вернемся к работе переводчиков. Она была чрезвычайно разнообразна и не ограничивалась только переводом. Встречались как штатные, так и нештатные ситуации. Впрочем, вряд ли существует между ними водораздел. Вспоминаю приезд в Каир то ли маршала Кута-хова, то ли Ефимова. Переговоры маршала с египетской стороной были весьма сложными. После их окончания египтяне дали прием в «Охотничьем клубе» на пирамидах. Маршал сидел очень хмурый, почти мрачный, насупившийся, даже танец живота одной из лучших исполнительниц не мог повлиять на его настроение. Неожиданно танцовщица, услышав мой разговор по-арабски с египетскими генералами, подошла, подняла меня и стала быстро развязывать галстук. Сделать это ей долго не удавалось, в конце концов, затянув узел, она так и не смогла его снять. Военную публику, сидевшую за п-образным столом и успевшую уже оживиться принятием виски, это воодушевило. Однако взгляд маршала по-прежнему был насупленным.

Восточная музыка продолжалась, танцовщица, виляя бедрами, приглашала меня делать те же движения. Я, сгорая от стыда и остолбенев от неловкости, отказывался, она настаивала. Деваться было некуда, и я в такт музыки попытался вильнуть бедром, она поощрительно закивала головой, усиливая темп. Я что-то пытался изобразить под традиционные в этих случаях хлопки арабов. Эти кривляния, продолжавшиеся несколько минут, мне показались вечностью. Русские и египетские генералы гоготали, маршал уже улыбался. Мы с танцовщицей сделали свое дело, ублажив гостя.

Много переводили письменно. В офисе Главного военного советника существовала референтура. Сразу по моем приезде ее возглавлял подполковник Георгий Реутский («Жора») из Одессы. Через некоторое время главным референтом стал полковник Квасюк из Москвы. Не знаю, почему, но так сложилось, что в референтуре работали ребята с английским языком. Устным переводом они занимались, но редко. Основная их обязанность сводилась к письменному переводу наиболее интересных статей из «Иджипшн газетт», из которых затем компоновали небольшие обзоры последних известий. Их печатали девочки из машбюро Жанна, Лена и Надя.

Затем эти обзоры разносили по начальству, подшивали. На основе их переводчики делали политинформацию в клубе на утренних планерках служащих офиса. К этому постоянно привлекали и меня.