В другом мире: заметки 2014–2017 годов - Изабель Грав Страница 20

он всегда присутствует. Много лет назад отец и мать Исраэля развелись, и его сестра рассказала мне, как тяжело ей было постоянно ездить от одного родителя к другому. В этой истории расставание родителей, каким бы гармоничным оно ни казалось, оставило шрамы на детях, – это очевидно. Когда после долгого ожидания подали замороженный йогурт, мать и сестра Исраэля просто набросились на него. Они были настолько поглощены этим блюдом, словно он обладал некой магической силой. Похоже, в этой семье замороженный йогурт имеет особый положительный смысл; возможно, он символизирует время, когда родители еще были вместе. Вкус замороженного йогурта подобен мадленке Пруста и переносит Алекса, его сестру и мать в прежнюю семью, которой больше нет. И хотя подобных психологических объяснений в искусствоведении стараются избегать из (оправданных) страхов перед упрощением всего до психологии, мне кажется важным подчеркнуть символическое значение этого образа у Исраэля, в том числе и его психическое содержание. Кстати, та мысль, что замороженный йогурт в мире Исраэля выступает объектом вожделения, подтверждается на материальном уровне этого объекта. Он сделан как из хрупкого, так и из прочного материалов – из пенопласта и мрамора, что говорит о бренности и непрерывности одновременно. Части из мрамора превращают объект в памятник ретроспективно счастливому детству, а вот пенопласт символизирует бренность бытия и возможный распад этой идиллии.

Открытые письма

Вчера я решила разобраться в столь часто цитируемом скандале вокруг Фольксбюне. В своем открытом письме известные куратор*ки выдающегося искусствоведа Криса Деркона дали агрессивный отпор, не приведя буквально ни одного аргумента. Никоим образом в этом письме не была допущена возможность, что рассуждения и страхи сотрудни*ц Фольксбюне могут быть оправданны (или как минимум понятны). В конце концов, они написали свое письмо лишь после того, как Деркон познакомился со всем коллективом. Поэтому в ответном письме ошибочно утверждается, что Деркон стал жертвой предубеждений. Особенно знаковым я считаю, что защитни*цы Деркона демонстративно составили свое письмо на английском, чтобы продемонстрировать свою принадлежность к международному миру искусства и дистанцию от написанного на немецком письма сотрудни*ц Фольксбюне, которое теперь кажется «провинциальным» (и на содержание которого никто не обратил внимания). О Дерконе куратор*ки говорят так, как будто по поводу него не может быть никаких сомнений: просто хороший мужчина, один из нас, и незачем кому-то что-то доказывать. Моя подруга С. написала мне в имейле, что можно представить себе, что бы сказали те же самые куратор*ки, заступившиеся сейчас за Деркона: Каспер Кениг, Сюзанне Гэнсхаймер, Маттиас Мюлинг и прочие, когда бы Деркона назначили руководителем следующей документы[18]. Наверное, они бы сдержаннее высказались об эстетическом преодолении границ и соединении различных сред. Сейчас как будто забывается, что Фольксбюне начиная с 1990-х всегда экспериментировал с гибридными форматами и уже строил мостик к изобразительному искусству: он был первооткрывателем в этой сфере. В открытом письме сотрудни*цы Фольксбюне специально подчеркнули, что у них нет страха перед «новым», хотя им и приписывают подобное. Они выражают свою (понятную) обеспокоенность тем, что Деркон положит конец традиции политически ангажированного драматического театра, превратив его (кто знает?) в «фестивальный центр». Мне кажется, и те, кто критикуют Деркона, и те, кто его защищают, должны больше говорить о его программе как куратора. Политика Деркона до настоящего момента состояла из умелого шпагата между блокбастер-шоу (выставки «больших», успешных на рынке, – как правило, мужчин-художников) и критикой неолиберализма. Тут нельзя не заметить, что успех на рынке и критика рынка, исключающая участие критикующего в рыночных отношениях, прекрасно сочетаются в мире искусства.

Мама в разлуке

В какой-то момент привыкаешь к тому, что участвуешь лишь в половине детства дочери. В моем случае поначалу я с трудом могла выдержать без нее в течение недели и настроиться на боль от расставания. Я скучала почти что физически, словно у меня отрезали часть тела. Семь дней подряд я исполняла роль матери, была внутренне с ней, рано вставала, готовила завтрак и покупала продукты на ужин. В течение следующей недели я снова была без ребенка, дольше спала и жила менее организованно. Со временем мне удалось использовать освободившееся время для отношений и друзей. Однако переход от жизни с ребенком к жизни без ребенка каждый раз стоит мне много сил. Мне всегда нужно сколько-то времени, чтобы настроиться на другой образ жизни. Еще бо́льшим испытанием является для меня длительная разлука с дочерью во время летних и рождественских каникул. В скором времени мне опять это предстоит: в течение трех недель она будет путешествовать с отцом по Португалии. Перед моим взором сразу возникают высокие волны Атлантики, и меня атакуют иррациональные страхи из-за ее любви к нырянию. Мне было бы спокойнее, если бы я знала место, в которое они поедут, а не фантазировала бы об опасностях. Понятно, что моя дочь отнюдь не в восторге, когда ее каникулы с отцом прерываются частыми звонками матери. В этот раз я постараюсь сдержать себя, но знаю наперед, что завтрашний день – день ее отъезда – будет для меня тяжелым. Вместо того чтобы использовать освободившееся время на работу и «для себя», как бы банально это ни звучало, в первые дни ее отсутствия я буду контрпродуктивна и буду сидеть за завтраком, словно парализованная. В какой-то момент – знаю уже по опыту – я начну наслаждаться освободившимся временем, совсем иначе начну выстраивать отношения с партнером и буду даже радоваться переменам, так как мы сможем пойти в ресторан, когда нам того захочется, или спонтанно решить посмотреть кино. И всё равно я была бы счастливее, если бы малышка была здесь, со мной.

Белый грузовик

После ужасного теракта на Английской набережной в Ницце, во время которого погибло огромное число детей, меня постоянно одолевает страх, что теперь в любой момент может что-то произойти. Я говорила об этом с подругами и друзьями, и мы обнаружили, что из-за этих терактов перемещаемся в общественных местах, на вокзалах или в аэропортах намного осмотрительнее: сначала внимательно оглядываем помещение и дергаемся от каждого непонятного звука. Вчера, когда я следовала в Лондон, толпа людей в аэропорту Шенефельд вызвала у меня чуть ли не паническую атаку. Из-за столпотворения ничего не было видно, и убежать куда-то в случае чего не представлялось возможным. Гуляя по центру Лондона, я заметила белый грузовик, похожий на тот, который был у террориста в Ницце. Грузовик напугал меня: я увидела в нем потенциальное орудие убийства, от