Роберт Стивенсон - Жизнь на Самоа Страница 20

Льюис отправился в Апию в надежде получить почту с катера, который ходит на остров Тутуила и встречает там почтовое судно, следующее в Сан-Франциско. Мы с Генри делаем записи в своих дневниках за единственным в доме столом. На долю бедняги Генри в последнее время выпало много испытаний. Во-первых, он едва не стал жертвой обмана. Один из подчиненных принес ему письмо якобы от человека, которому он должен, кажется, шесть долларов. Генри получил от Льюиса чек на соответствующую сумму и, заклеив его в конверт, отдал посланному. Случайно вскоре после этого он оказался на дороге именно в тот момент, когда посланец преспокойно разорвал конверт и вытащил чек. Генри набросился на негодяя и отобрал чек. Тут же на дороге того поджидал сообщник, который скрылся во время атаки Генри и с тех пор не показывается. Позже выяснилось, что и само письмо было подложное. Генри тут же доставил своего подчиненного в тюрьму, и сегодня утром их судил местный судья. В судебной практике Его Чести такое преступление было внове, и он не знал, как отнестись к делу. С огорчением должна сказать, что мерзавец отделался штрафом в десять долларов.

Мне вспомнился счет, полученный на днях консулами. Похоже, что им вменяется в обязанность содержать Малиетоа, ибо там значится: «Столько-то и столько-то в неделю на пропитание 1 короля».

Генри рассказал новую историю о своей встрече со злым духом на обратном пути из Апии, но я не все поняла: «Две молодые леди, очень красивые молодые леди, очень красивые молодые леди» как будто прогуливались по дороге. Они были «очень красиво наряжены» — в красивых лавалава из очень красивых листьев ти и с гирляндами из душистых ягод и листьев вокруг шеи. Дальше в рассказе следовало что-то насчет вождя, с которым они, очевидно, собирались пообедать, а потом отказались, потому что одна из них произнесла скрипучим дискантом (старательно воспроизведенным Генри), что слышит запах вареной рыбы, но предпочитает это лакомство в сыром виде. Затем, хотя я опять не вижу связи, поздней ночью слышался мужской голос, который в полном отчаянии (судя по передаче Генри) восклицал: «О господи! Спаси меня! Спаси меня!» и «потом они увидели, как из воды родился дух».

Но я отвлеклась от несчастий Генри. Сегодня, когда он ездил к судье с жалобой на вымогателя, он оставил лошадь на привязи у дерева, получив на то разрешение, но почему-то лошадь оказалась отвязанной, и ему пришлось гнаться за ней четверть мили. Как я предполагаю, он вернулся к тому же дереву и обвинил в случившемся бывшую там женщину, потому что она хлестнула его по лицу кнутом. Он тут же не по-рыцарски возвратил удар, и, как он рассказывает, «каждый раз, как она била меня, я давал ей сдачи». Этой несчастной, должно быть, пришлось жарко, потому что плетка (моя плетка) поломана и вся растрепалась. «Да будет тебе известно, Генри, — заметил ему Льюис, — что у нас не принято бить женщин. У нас, если женщина ударит мужчину, тот должен стерпеть». Генри недоуменно выслушал это откровение, но потом просиял и ответил, что, когда какой-то белый подбежал и вступился за женщину, он его не тронул.

Я недавно узнала кое-что новое о самоанских обычаях. Не полагается прямо спрашивать об имени человека. Боюсь, что я часто обижала этим людей, потому что у тех, кто мне нравится, я обычно прошу разрешения взглянуть на руку, чтобы прочесть имя: оно бывает вытатуировано между кистью и локтем.

Вчера один из «вождей» упал в упряжке, и некоторое время мистер Хэй note 46 удерживал лошадь на весу, иначе она погибла бы ужасной смертью, напоровшись на остатки деревьев, торчавшие из земли. Он кликнул на помощь Генри с его бригадой, и те прибежали из лесу, где жгли валежник. Когда повозка проехала, мы с Льюисом показали рабочим, как расчистить путь от пеньков и кольев. Нас очень насмешил вид рабочих, которые были не только в гирляндах из папоротников и цветов, как обычно, но каждый с парой гигантских черных усов, нарисованных под носом.

Однажды мне попался Лафаэле с белой, как у отца Уильямса, головой, посыпанной известкой, с бачками и наведенными черным аккуратными маленькими усиками. Мне пришлось спросить, кто он, что доставило ему огромное удовольствие. Сейчас Лафаэле и Монга в страшной тревоге. До них дошел слух, что я недовольна ими обоими. Монга ограничивается угадыванием моих желаний и томными взглядами красивых глаз. Я в жизни не слышала более кокетливой интонации, чем та, с которой он сегодня произнес: «Вот маленький-маленький Монга». Он умен и не очень перебарщивает. Однако сегодня, хотя и в первый раз, я действительно поймала его на увиливании от работы. Он удрал из сада, предоставив Лафаэле в одиночку справляться со злыми духами, и болтался возле повара, наблюдая за приготовлением обеда. При виде меня он смутился лишь на долю секунды, затем выхватил из печи головешку и с подчеркнутой поспешностью бросился по тропинке туда, где работал Лафаэле, притворившись, будто бегал за огнем, чтобы поджечь срубленные деревья. Но поскольку там уже больше часа полыхал колоссальный костер, я посоветовала ему прекратить комедию.

Лафаэле действует гораздо примитивнее. Когда его прямо требуешь к ответу, он кроток, как овечка, и каждое второе слово у него «папа», если он говорит с Льюисом, или «мама», если со мной. «Папа, Лафаэле работай как дьявол» — обычное его утверждение. Но, как правило, на каждое его слово в собственную защиту приходится два против Монги. «Он не работай, этот парень», «Этот парень плохой» или «Этот парень говори плохой слово».

Но когда можно сделать что-то напоказ, красавец Монга впереди всех. Несколько дней назад я услышала, что он зачем-то колотит ложкой по оловянной кружке.

— Что ты делаешь? — спросила я удивленно.

— Зову эти люди домой, — ответил он гордо.

Тут я заметила пчелиный рой, сидящий на ветке папайи. Монга взял ящик и, бесстрашно подойдя к жужжащей массе, стряхнул насекомых в импровизированный улей и с торжествующим видом прижал ящик к стволу дерева, в то время как его голое тело казалось черным от облепивших его пчел. Но ни одна из них его не ужалила. Все зрители были восхищены или напуганы, потому что мало кто из них, не исключая Генри, видел до этого пчел. Правда, позже Монга имел довольно глупый вид, когда обнаружилось, что он пытается кормить своих новоявленных питомцев холодной рисовой кашей.

Я была по-настоящему больна и до сих пор еще чувствую слабость. Когда Льюис ездил в Апию прошлый раз, он принял приглашение на обед к американскому консулу мистеру Сьюэлу. Я получила письмецо с просьбой присоединиться к компании и сдуру отправилась, не подумав о том, что реку сейчас вброд не перейдешь. Однако это было так. Я прошла долгий утомительный путь пешком и явилась туда полумертвой. Идти обратно у меня уже не было сил, так что мистер Сьюэл отправил нас на лодке к мистеру Мурсу. Ночью город и гавань неописуемо красивы. На следующий день мы вернулись в Ваилиму, и, как всегда, от переутомления я расхворалась и всю ночь мешала спать бедному Льюису, который давал мне опий. Но впервые в жизни это не сняло боль.