Раян Фарукшин - Цикл произведений Родина Страница 20

Приехала наша смена. Объяснив ситуацию, мы заняли места в машинах и тронулись. В авангарде и арьергарде колонны двигались бэтэры, между которыми поместился с десяток грузовиков с бойцами. Я, вместе с командиром, запрыгнул на броню ведущего бэтэра. Но не успели проехать и ста метров, как неожиданно прогремел взрыв - следовавший следом за нами ЗИЛ подорвался на фугасе. В ту же секунду мы распластались на дороге и взяли на мушку все имевшиеся неподалеку объекты. Место было открытое, "духи" могли обстрелять нас из автоматов и подствольников, или помучить снайперами. Потихоньку потихоньку, мы отползли от машин на безопасное расстояние. Постреливая, пролежали около получаса. Тишина. В ответ не стреляют. Я, получив приказ "разобраться с потерями", бросаюсь к ЗИЛу. Остальные по-прежнему держат под наблюдением окрестности, лежат и ждут. Подбегаю к машине: от взрыва ЗИЛ перевернуло и покорежило, а от кабины вообще не осталось и следа. Находившиеся в кабине, вероятнее всего, погибли. Выжившие бойцы из тех, кто находился в кузове, вытаскивали раненных и, как могли, оказывали им первую помощь. Некоторые из пострадавших орали матом, некоторые - стонали. Кто-то тихо плакал. Одному из бедолаг оторвало обе ноги, но он не проронил ни слова. Он молча смотрел туда, где должны быть ноги и шевелил руками. Из-под обломков кто-то вылез и бросился ко мне. Черный от гари, с выпученными глазами, он обнял меня и закричал: "Я был в этой машине! Я живой! Я из этой машины! Я живой! Я живой!" Я узнал его, вместе служили в школе сержантов в Тольятти...

Вечером, в этот же день, охраняемые нашей бригадой блок-посты и группа огневой поддержки попали в окружение. Всю ночь обстреливали и "15 городок". Мне повезло, я был назначен дежурным по батальону и еще с двумя бойцами остался на месте, на базе. Остальные поехали на подмогу к окруженным служакам, большинству из которых уже не суждено было вернуться назад живыми. Нохчи захватили центр - основные улицы и перекрестки, окружив наших на блок-постах и КПП. Видимо, некоторые позиции дудаевцами были пристреляны заранее и поэтому они чувствовали себя довольно вольготно. В районе Дома правительства бои носили особенно жестокий характер. Боевики использовали даже несколько захваченных у наших частей бээмпэшек, что заметно увеличило возможности их маневренных групп. Несколько суток мы не могли связаться с окруженными в правительственных зданиях, на которых нохчи пытались повлиять и в психологическом плане - подбрасывали листовки с призывом не ввязываться в перестрелки и сидеть спокойно, чтобы не понести потерь. Для большей эффективности в это же время окруженных интенсивно обстреливали из всех видов оружия. Особенно доставали своими резкими появлениями "из ниоткуда" и столь же резкими исчезновениями "в никуда" мелкие группы снайперов, прилично напугавшие своей боевой подвижностью моих служаков.

Попытки генералов помочь окруженным, введя в город несколько бригад со стороны Ханкалы, приводили к неоправданным потерям. Духи радостно расстреливали большое скопление техники и не давали повода усомниться в своих боевых навыках. Вплоть до 19 августа моя бригада и соседняя, гремевшая на весь Грозный, *** бригада оставались в окружении. Каждый вечер я, как дежурный, принимал сведения о потерях - вел учет убитых и раненных. Духи свирепствовали, наши отвечали тем же. Временами - варварскими методами. В память врезался эпизод, когда подъехала машина ЗИЛ-131 с погибшими, количество которых сразу определить было невозможно - тела виднелись над высокими бортами. Я поймал себя на мысли, что мне опять повезло, я оставался одним из немногих, дравшихся с наружной стороны кольца.

Благодаря усилиям нашего ***, ласково прозванного - "папик", из окружения вышли живыми около *** человек. "Папик" договорился с боевиками о сдаче оружия и боеприпасов в обмен на жизни окруженных людей. По специальному коридору, оставленному ночью боевиками, измученные многодневными боями ребята покинули злосчастную площадь. По слухам, ходившим позже, за сдачу оружия командир был лишен звания. Некоторые говорили, что "папик", отправлен на пенсию. Не хочется верить, но если это правда, то жаль. Очень жаль, что не для всех люди дороже погон.

В один из жарких августовских дней, ближе к вечеру, во время очередного обстрела наших позиций, ранило и меня. Боль, шок, истерика, страх - ничего такого в момент ранения не было, только приятное чувство тепла и блаженства. Потом, я время от времени терял сознание, а полностью очухался спустя длительное время, так что нить очередности событий оборвал. Меня переправили в Ханкалу, откуда с другими раненными повезли дальше, во Владикавказ, где и сделали операцию.

В приемном покое мест не хватало. Я лежал в коридоре и безропотно ждал своей участи. Не понимал ни фига, где я. К счастью, операция прошла успешно, хотя в первое время пришлось немного помучиться - голова опухла, рот почти не открывался, пищу самостоятельно пережевывать не мог. Но я особо не переживал, главное - живой. Затем несколько месяцев я лечился в госпиталях Оренбурга и Казани и вот, наконец, поехал домой в отпуск...

О том, что шестого августа нохчи решились на штурм позиций федеральных войск в Грозном, я узнал... через три месяца, из газет. Подробности проведал позже, у участников разблокирования города. Оказалось, что нохчи "незаметно просочились "небольшими" группами" из многочисленных пригородов Грозного и, практически беспрепятственно, захватили объекты, контролируемые нашими частями. Буквально за сутки боевики заняли половину (!) жизненно важных плацдармов своей столицы, подбив множество техники и, самое главное, положив немало наших людей. Прослеживается явный промах командования Объединенной группировкой войск в Чечне. Как, целая куча генералов, восседавших в Доме правительства и в Ханкале, смогла допустить такого провала? Почему главнокомандующий всей этой белибердой позволяет себе отпуск посредине боевых действий? Почему одно наше подразделение, неожиданно наткнувшись на другое, обстреливает своих же? Тогда я никак не мог этого понять. А может, просто не хотел. Не хотел верить, что такое возможно. Не хотел верить в такое к нам отношение, не верил в предательство. Теперь, через пять лет, я стал маленько в кое-чем разбираться. Один из вариантов ответа на эти вопросы у меня есть. Оставляя ошибки генералов им самим, я затрону действия солдат. Считаю, что полное незнание и непонимание солдатами сложившейся обстановки и элементарная некомпетентность младшего командного состава добавляла сумбурности и бестолковости в действия всех наших частей, расквартированных в Грозном. Лично моей роте ни разу не объясняли, куда и зачем мы выдвигаемся. Нас использовали как стадо баранов, молча перегоняя с места на место. Я даже не знаю названия улиц, на которых пришлось повоевать и, между прочим, потерять некоторых боевых товарищей. Нам ни разу не давали полной картины происходящего, ни разу не говорили, зачем мы здесь. Солдаты хоть и солдаты, но не тупые немые животные. Иной раз доходило до абсурда, наши действия не поддавались никакой логике, но командиры упорно молчали. А теперь семьи погибших и получивших увечья ребят не могут получить от нашей великой страны нормальной компенсации. Некоторым, с виду здоровым людям, эта война всю жизнь поломала, всю душу на изнанку вывернула. Мы бились, как могли, по совести, без всякого сомнения идя в бой. А что получили взамен? Я даже не о деньгах сейчас говорю, а об отношении общества. Мне не за нас, мне за страну обидно. За такую страну...