Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии Страница 20

— Соглашайся, но при одном условии: пусть тебе дадут еще и министерство иностранных дел!

Так и получилось, что ради удовлетворения амбициозного желания маленькой буржуазки принимать у себя в гостиной господ «с хорошими манерами» Адольф Тьер занял министерское кресло, которое иностранные монархи считают одним из самых важных в Европе.

Нетрудно представить себе безграничную радость г-жи Дон, узнавшей, что теперь ее дочь, г-н Тьер и она смогут руководить дипломатами такого масштаба, как г-н де Сент-Олер, наш посол в Вене.

Она тут же стала мечтать о той главенствующей роли, которую ей всегда хотелось играть.

Летом 1836 года судьба, кажется, решила предоставить ей такой случай.

Как-то вечером г-н Тьер вернулся в отель Сен-Жорж с ошеломляющей новостью.

— Софи! — закричал он, — король хочет женить герцога Орлеанского.

Г-жу Дон охватила дрожь удовольствия при мысли, что она оказалась посвященной в секреты королей;

придя в себя, она начала задавать вопросы. Президент Совета объяснил ей, что Луи-Филипп, желая сблизиться с европейскими дворами, которые оставались связанными с Бурбонами, а его самого считали немного узурпатором, пожелал как можно скорее ввести своего сына в одну из семей «легитимных» суверенов.

Г-жа Дон тут же размечталась уподобиться г-же де Помпадур, которая когда-то очень помогла франко-австрийскому сближению.

— Надо, — заявила она, — женить герцога Орлеанского на эрцгерцогине Австрийской. Подумай, какая слава тебя ждет, если тебе удастся устроить этот союз! Легитимисты будут тебе благодарны в память о Марии-Антуанетте, а бонапартисты увидят в этом воздание должного Марии-Луизе…

Через несколько дней Тьер связался с Меттернихом и, как ему показалось, понял, что австрийский министр отнесся благосклонно к франко-австрийскому браку. И тогда Тьер сообщил королю, что герцогу Орлеанскому остается лишь отправиться в Вену и попросить руки эрцгерцогини Терезы, дочери эрцгерцога Карла.

Восхищенный такой перспективой, герцог Орлеанский в сопровождении герцога Немурского отбыл в австрийскую столицу, где, полагая, что дело слажено, представил письменное предложение о браке.

Но в ответ на это несчастный пережил в тот день самый большой афронт в своей жизни, потому что Меттерних, вежливо выслушавший нашего посла, через которого было вручено предложение, ограничился в ответ всего одним словом, сказанным хотя и с улыбкой, но вполне категорично:

— Нет!

На следующий день Франция стала посмешищем всех королевских дворов Европы, и случилось это из-за бывшей торговки сукном, пожелавшей разыграть из себя знатную даму.

На г-жу Дон эта страшная неудача так подействовала, что с ней едва не случился нервный припадок. Еще ужаснее этот провал отразился на г-не Тьере, поскольку ему пришлось 25 августа подать в отставку, пробыв у власти в течение полугода.

На его пост король пригласил Моле, который возглавил новый кабинет, сделав своим главным сподвижником Гизо.

Царствованию г-жи Дон в одночасье пришел конец. Зато началось царствование принцессы Ливен, любовницы Гизо.

Оскорбленный Тьер заперся у себя дома и, чтобы как-то утешиться, стал любовником еще и свояченицы, Фелиси Дон, продолжая, разумеется, оказывать честь и своей супруге, и своей теще .

Эта довольно сложная ситуация подвигла одного шансонье сочинить очень злободневную песенку с большим количеством куплетов, каждый из которых заканчивался вопросом:

Ах, месье Тьер,

Кого же теперь

Назвать вашей половиной?

Но знал ли он сам ответ на этот вопрос?

Г-ЖА ДОН ХОЧЕТ ЗАТЕЯТЬ «СВОЮ» ВОИНУ

Женщинам больше, чем мужчинам, свойственно чувство собственности…

30 мая 1837 года г-жа Дон, категорически запретив своему зятю и дочерям показываться в Париже, ушла спать, терзаемая ужасной мигренью.

Ее недомогание не было следствием капризов весны, слишком мягкой в этом году, или какого-нибудь нового похождения г-на Тьера; причиной головной боли был брак. Дело в том, что в этот день герцог Орлеанский женился на принцессе Элен Мекленбург-Шверинской.

Пока в столице вовсю названивали колокола, г-жа Дон без устали комкала свою пуховую подушку, содрогаясь от рыданий. Зарывшись в подушку, несчастная Софи плакала от мысли, что звучащие в городе колокола отмечают ее провал.

К вечеру она попросила принести ей чашку питательного бульона, разбавленного красным вином, после чего почувствовала себя бодрее и вызвала горничную.

— Попросите г-на Тьера, г-жу Тьер и м-ль Фелиси зайти ко мне.

Когда все почтенное семейство собралось у ее постели, г-жа Дон заговорила:

— Нам не следует дольше оставаться в Париже. Наши противники будут слишком счастливы, демонстрируя нам свою победу. Мы отправимся в большое путешествие по Италии. Вы, Адольф, будучи любителем искусств, сможете посетить музеи, а вы, дети мои, получите возможность расширить свое образование. Затем она отпустила г-жу Тьер и м-ль Фелиси. Когда обе сестры удалились, г-жа Дон, у которой мысль повидать Неаполь и Везувий вызвала жжение в сокровенном месте, принялась ворковать и называть г-на Тьера по имени.

Не говоря ни слова, маленький марселец быстро разделся и прыгнул в кровать, а через несколько мгновений он уже проявлял ту лихорадочную энергию, которая всегда отличала его в подобных обстоятельствах.

Семейство Тьер-Дон провело в Италии четыре приятнейших месяца, затем месяц в Балансе у г-на Талейрана и три недели в Бельгии, заехав по дороге в Лилль, чтобы обнять там г-на Дона.

Нет, конечно, и этот достойный человек приезжал Время от времени в Париж и имел удовольствие заключить в объятия г-на Тьера…

Наконец в начале 1838 года весь квартет вновь собрался в своем доме на площади Сен-Жорж и вступил в бескомпромиссную борьбу с правительством.

Борьбой этой руководила, разумеется, г-жа Дон, которая снова мечтала властвовать над Францией. Намерения ее были так очевидны, что журналисты подвергали ее нападкам, точно какого-нибудь официального политического деятеля. Сам Бальзак писал в «Ревю Паризьен»: «Заговор осуществляется в открытую, при свете дня, а главное — ведется „нянькой“ г-на Тьера. Как я вам уже говорил: dux femina facti… Вы даже не можете себе представить, до какой степени была доведена хитрость упомянутого южанина в соединении с тонким умом этой буржуазки».

Титул «няньки» г-на Тьера очень не понравился г-же Дон, и отныне она воспылала жесточайшей ненавистью к романисту.

Она впала в еще большую ярость, когда узнала, что мать Адольфа, которую слугам было приказано не впускать в отель Сен-Жорж, называла ее «г-жа Плутовка». Доходило, впрочем, немало и других слов, сказанных старой г-жой Тьер. Покинутая, почти без средств к существованию, несчастная старуха жила на каком-то жалком чердаке, в двух шагах от пышного особняка своего сына. Однажды, когда кто-то при ней стал говорить о честности Тьера, она рассмеялась: